Эрл Стенли Гарднер - Дело об изящном силуэте стр 13.

Шрифт
Фон

- Ее определили по номеру?

- Да.

- Но вы не посмотрели на номер купюры, которую я вам дал?

- Это должна быть она.

- Что вы имеете в виду?

- Это была двадцатидолларовая бумажка.

- Что в ней было особенного, почему вы могли ее запомнить?

- Я помню, что получил ее от вас.

- Но как вы отличаете ее от всех прочих двадцатидолларовых купюр?

- На следующее утро у меня была она одна.

- Вы хотите сказать, что я был единственным, кто в тот вечер дал вам двадцатидолларовую купюру?

- Вот именно.

- Подумайте хорошенько, может, еще кто-нибудь дал вам такую же бумажку?

- Нет. Она была одна.

- Теперь давайте уточним. Когда я расплатился с вами двадцатидолларовой купюрой, вы не обратили на нее особого внимания.

- Как бы не так! Это были двадцать долларов, и вы не взяли сдачу. Когда пассажир не берет сдачу с двадцати долларов, я такое не забываю.

- Нет-нет, - сказал Мейсон, - меня интересует другое: вы не посмотрели на номер купюры, когда я вам ее дал?

- Нет, на номер я не глядел, просто сунул в карман.

- Так откуда же вы знаете, что я дал вам именно эту купюру?

- Потому что на следующее утро, когда полиция попросила меня проверить, это была единственная двадцатидолларовая бумажка у меня в кармане.

- Второй раз, - сказал Мейсон, - я платил серебряными долларами.

- Ну да. Об этом никто не спорит. Вы поехали к полицейскому участку. Сначала в аэропорт, а потом передумали и сказали, чтобы я вез вас к участку. Дали мне серебряные доллары и велели подождать. Потом из участка вышла женщина, вот эта. - Он указал на Карлотту. - Вы втащили ее в такси. Она сначала подумала, что машина свободна. Вы посадили ее в машину и велели мне ехать быстрее. Полицейский подбежал и попытался остановить машину, но вы велели ехать.

- И что же вы сделали?

- Ехал, пока вы не велели остановиться у мотеля, где были свободные места. Вы все туда вошли, а я пошел звонить в полицию.

- И в результате этого звонка к мотелю подъехала полицейская машина?

- Наверно. Они забрали вас и сказали, что сами отвезут вас в аэропорт.

- Значит, двадцать долларов вы получили за первую нашу поездку?

- Я вам все время об этом твержу.

- И это были единственные двадцать долларов в вашем кармане на следующее утро?

- Ну да!

- А теперь хорошенько подумайте. Не тратили ли вы деньги вечером четвертого?

Свидетель покачал головой.

- Подумайте, - настаивал Мейсон.

- Я я хорошо поужинал. Вечер оказался удачным, и я решил, что могу позволить себе хороший бифштекс. Заплатил, по-моему, десятидолларовой бумажкой.

- Что вы сделали, когда я уехал в аэропорт?

- Я стоял у мотеля, там была эта дама, которую вы привезли от полицейского участка. Она хотела, чтобы я отвез ее в казино, и я отвез.

- Она заплатила?

- Конечно, у меня же такси.

- Как она вам заплатила?

- Деньгами, - сердито ответил шофер.

- Она дала вам нужную сумму, или вам пришлось давать ей сдачи?

- Она дала Я не помню. Может, и всю сумму. Кажется, она дала долларовые бумажки. Не помню.

- Не могла ли она дать вам двадцатидолларовую бумажку?

- Я же сказал: у меня в кармане была только одна двадцатидолларовая бумажка. Я помню, что вы дали мне двадцать долларов. На следующее утро полиция попросила меня посмотреть по карманам, нет ли там двадцатидолларовых бумажек, и дать их номера. У меня оказалось двадцать долларов, я дал им номер, они попросили меня написать на банкноте мои инициалы, забрали ее и дали вместо нее две по десять.

- Если женщина из мотеля - кстати, ее зовут миссис Тейлман - дала вам двадцатидолларовую купюру, когда вы везли ее в казино, и вы дали ей сдачи, то вы могли заплатить этой купюрой за свой бифштекс, не так ли?

- Конечно, так. А если бы Рокфеллер подарил мне миллион долларов, я был бы миллионером.

В зале раздался смех.

Судья Сеймур постучал по столу карандашом:

- Это не повод для веселья.

- Прошу суд проявить снисхождение, - сказал Мейсон. - Я полагаю, с точки зрения этики адвокат не должен давать показания в качестве свидетеля по делу, а если будет вынужден, то не должен выступать перед присяжными.

Я хотел бы избежать этого и пытаюсь прояснить ситуацию с помощью детального допроса.

Судья Сеймур кивнул и сказал:

- Продолжайте, мистер Мейсон. Суд понимает ваше положение.

- Я хотел бы получить ответ на свой вопрос, - сказал Мейсон. - Если ваша пассажирка дала вам двадцатидолларовую бумажку, могли ли вы заплатить ею за бифштекс?

- Нет, не думаю.

- Вы считаете, что это невозможно?

- Я считаю, что невозможно. Она не давала мне двадцатидолларовой бумажки. На следующее утро это были единственные двадцать долларов.

- Может, на следующее утро это и были единственные двадцать долларов, но вы ведь не можете поклясться, что не потратили двадцатидолларовую купюру, когда платили за бифштекс?

- Не думаю, что я это сделал.

- Вы можете поклясться?

- Поклясться не могу. Но думаю, что не тратил. Я в этом уверен.

- Это все, - объявил Мейсон.

- Если вы уверены, то можете поклясться, - вкрадчиво сказал Раскин, не так ли, мистер Робертс?

- Возражаю, - вмешался Мейсон. - Это наводящий вопрос.

- Вопрос действительно наводящий, - признал судья Сеймур.

- Но это же свидетель с нашей стороны, - возразил Раскин.

- Не имеет значения. Вы не должны вкладывать свои слова в его уста.

- Ну, хорошо. Она дала вам двадцатидолларовую купюру, а вы ей - сдачу?

- Нет, не думаю.

- Вы уверены?

- Да, уверен.

- У меня все, - сказал Раскин.

- Вы можете поклясться, что не давала? - улыбнулся Мейсон.

- Ну, хорошо! - крикнул свидетель. - Клянусь, что не давала!

- Только что вы сказали, что не можете поклясться. Вы передумали? Почему? Не потому ли, что так хочет прокурор?

- Возражаю! - закричал Раскин. - Так нельзя вести допрос!

- Возражение отклоняется. Отвечайте, мистер Робертс, - сказал судья Сеймур.

- Я хочу поклясться, потому что она не давала мне двадцать долларов. Чем больше я об этом думаю, тем больше уверен.

Раскин ухмыльнулся, глядя на Мейсона.

- Вы думаете об этом с четвертого числа? - спросил Мейсон.

- Ну да, время от времени.

- И несколько минут назад вы не захотели поклясться

- А теперь хочу!

- Потому что я вас рассердил?

- Просто клянусь.

- У меня все, - объявил Мейсон.

- Вызываю Луизу Пикенс, - объявил Раскин.

Луиза Пикенс оказалась молодой, привлекательной женщиной, излучающей приветливость и добродушие. Как только она принесла присягу и улыбнулась присяжным, те тут же расслабились и заулыбались в ответ.

- Чем вы занимаетесь? - начал Раскин.

- Я работаю в полиции.

- Знакомы ли вы с текстом письма, которое миссис Тейлман нашла в кармане своего мужа?

- Да.

- Вы пытались составить такое же?

- Да.

- И что же?

- Я купила «Лос-Анджелес таймс» и «Лос-Анджелес экзаминер» за вторник, третьего, и обнаружила, что письмо можно составить из заголовков этих газет.

- Вы составили такое письмо?

- Да.

- Оно при вас?

- Да.

- Могу я взглянуть на него?

- Одну минуту, - вмешался Мейсон. - Это не относится к делу. То, что письмо могло быть составлено таким образом, ни в коем случае не является уликой против обвиняемой.

- Я намерен доказать обратное, - ответил Раскин.

- Я думаю, что должен это разрешить, - сказал судья Сеймур. - Это входит в сферу деятельности обвинения. Конечно, присяжные понимают, что оно не обязательно было составлено именно таким образом. Возражение отклоняется.

Луиза Пикенс достала письмо.

- Прошу приобщить его к делу в качестве вещественного доказательства, - сказал Раскин.

- Прошу отметить, что защита возражает, - отозвался Мейсон.

- Возражение защиты отклоняется, - сказал судья Сеймур. - Письмо будет приобщено к делу.

- Спрашивайте, - повернулся Раскин к Мейсону.

- Вопросов нет, - отозвался тот.

Раскин взглянул на часы и пошептался с Гамильтоном Бергером, окружным прокурором. Потом он обратился к судье:

- Вы позволите нам посовещаться?

Судья Сеймур кивнул.

Раскин и Гамильтон Бергер долго совещались шепотом, время от времени поглядывая на часы.

Наконец Бергер встал.

- Обвинение уже почти закончило свое выступление, но мы хотели бы еще кое-что обсудить. Не могли бы мы попросить суд объявить перерыв до двух часов?

Судья Сеймур покачал головой:

- Еще нет одиннадцати, джентльмены. У нас множество нерассмотренных дел. Суды и так стали начинать работу на полчаса раньше, чтобы побольше успеть, и я считаю, что мы не можем откладывать это дело. Предлагаю вызвать еще одного свидетеля.

Бергер и Раскин снова поспешно зашептались. Потом Бергер объявил:

- Вызывается Уилбер Кеннеди.

Когда Уилбер Кеннеди вышел вперед и поднял руку, чтобы принести присягу, Дженис Вайнрайт прошептала Перри Мейсону:

- Это тот человек, который продает газеты на углу возле конторы.

- Чем вы занимаетесь? - спросил Бергер.

- Продавец новостей, если угодно. Я торгую газетами и журналами. У меня киоск на углу.

- Вы знакомы с обвиняемой?

- Да, я знаю ее много лет.

- В то утро, во вторник, третьего, вы ее видели?

- Видел.

- Что она делала?

- Купила «Таймс» и «Экзаминер».

- А потом?

- Зашла в лавочку на другой стороне улицы.

- А потом?

- Отправилась к себе на работу.

- Вы видели ее ещё раз в то утро?

- Да.

- Когда?

- Примерно через полчаса.

- Что она делала?

- Пришла и купила еще одну «Таймс» и одну «Экзаминер».

Сидящие в зале ахнули, когда до них дошла важность сказанного.

- В котором часу?

- Утром, без пятнадцати девять. Она шла на работу в восемь тридцать и заговорила со мной. Потом спустилась и купила газеты, зашла в магазинчик напротив и поднялась к себе в контору. А примерно через полчаса снова спустилась и купила еще две газеты.

- Она как-то объяснила вторую покупку?

- Сказала, что ей надо оттуда что-то вырезать.

- Благодарю вас, - сказал Гамильтон Бергер и с победным видом повернулся в Перри Мейсону: - Теперь спрашивайте вы.

- Вопросов нет, - ответил Мейсон.

- Вызывается Люсиль Рэнкин, - объявил Гамильтон Бергер.

Люсиль Рэнкин привели к присяге.

- Видели ли вы когда-нибудь обвиняемую? - спросил Бергер.

- Да.

- Где?

- В магазинчике, где я работаю.

- Когда?

- Во вторник, третьего.

- В какое время?

- Примерно без пятнадцати девять.

- У вас были какие-то контакты?

- Да.

- Какие именно?

- Я продала ей ножницы.

- Вы о чем-нибудь говорили?

- Да, она сказала, что ей нужны маленькие ножницы, которыми удобно делать вырезки из газеты. Левой рукой она прижимала к себе свернутые газеты.

- Защита может задавать вопросы, - сказал Бергер.

- Вопросов нет, - вежливо отозвался Мейсон.

- Обвинение закончило выступление, - с триумфом в голосе объявил Гамильтон Бергер.

Мейсон встал и посмотрел на часы.

- Уважаемый суд, - начал он, - довольно необычно, что дело об убийстве рассматривается столь поспешно. Защита несколько растеряна. Я бы попросил отложить дело до двух часов, чтобы я мог посовещаться со своей подзащитной.

Судья Сеймур покачал головой:

- Мы стараемся уложиться в расписание, мистер Мейсон. Признаю, что для столь серьезного дела такая поспешность необычна, но у нас есть еще целый час. Сейчас наступает время утреннего перерыва, и вместо обычных десяти он будет длиться двадцать минут, чтобы вы успели посовещаться с подзащитной. - Судья повернулся к присяжным: - Суд объявляет перерыв на двадцать минут. В это время вы не должны ни обсуждать данное дело, ни позволять другим делать это в вашем присутствии, ни выражать какие-либо мнения. - Судья Сеймур встал и вышел из зала.

Когда публика покинула зал судебного заседания, Мейсон повернулся к Дженис Вайнрайт и спросил шепотом:

- Ну, Дженис, что скажете?

- Мистер Мейсон, - сказала она, - они говорят об этом, как о чем-то ужасном, а это было просто обычное поручение мистера Тейлмана. Мистер Тейлман попросил купить утренние газеты. Он сказал, что хочет вырезать оттуда кое-что о земельных участках, и попросил принести ему ножницы. Мне пришлось пойти купить их, потому что те, что были в конторе, я сломала за несколько дней до этого.

- Что было потом?

- Когда я вернулась, он попросил спуститься и купить еще две газеты.

- Что стало с этими газетами?

- Не знаю. В корзину для бумаг он их не бросил, это точно. Но обычно он и не бросал газеты в корзину, а складывал в шкаф. Когда набиралась большая стопка, уборщица их выносила. Иногда мистер Тейлман искал в старой газете какое-нибудь объявление о продаже недвижимости. Но, сделав вырезки, обычно выбрасывал газету в корзину, а в этот раз не выбросил.

- Дженис, - сказал Мейсон, - вам придется давать показания. Вы должны понять, что все косвенные улики против вас. Конечно, у вас есть объяснения всему: Тейлман сказал это, Тейлман велел сделать то, я следовала инструкциям мистера Тейлмана. Тейлман мертв. Вы понимаете, что сделает с вами обвинение, когда вы начнете давать показания. Они станут утверждать, что вы сфабриковали эту версию, потому что Тейлман мертв и не может вам возразить. Все зависит от впечатления, которое вы произведете на присяжных. Вы не можете позволить себе потерять выдержку, впасть в истерику. Вы должны мужественно принимать все удары. Вы понимаете?

- Да.

- Вы можете это сделать?

- Мистер Мейсон, я боюсь боюсь, что не смогу.

- Я тоже этого боюсь, - мрачно произнес Мейсон. - Ну, хорошо, Дженис, у вас еще есть пятнадцать минут, чтобы подумать, успокоиться. До сих пор парадом командовал я. Теперь ваша очередь. Соберитесь с мыслями.

Мейсон отошел к Полу Дрейку и Делле Стрит.

- Да, Перри, дела не ахти, - сказал Дрейк. - Конец был настоящей бомбой.

- Она же сказала, что покупала газеты для мистера Тейлмана, - отозвался Мейсон.

- Это очень удобно, он же не может ей возразить, - сухо ответил Дрейк. - Я думаю, что твоя клиентка лжет.

- Знаешь, Пол, за время своей адвокатской практики я усвоил одну вещь: защитник может скептически относиться к словам подзащитного только до тех пор, пока не начался суд. После этого - никаких сомнений. Он должен встать перед присяжными и показать, что верит каждому слову своего подзащитного.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке