- А, помню такого, - отозвался Романенко. - Вместе работали сначала на Бикине, потом на Аскольде. Вот слушаю Антона и думаю: не тем парень занялся. Каким-то кладоискательством увлекся, ищи теперь ветра в поле. А ведь он у нас в кадрах числится.
- А что он за мужик? - спросил Василий Николаевич. - Работать с ним можно?
- Ну я же с ним два года отбухал. За это время я привык к его особенностям, да и он многому научился. Парень-то грамотный, с высшим образованием, правда, не по нашему профилю. Чего он ввязался в эту авантюру - ума не приложу. Хотя слухи о чжур-чженьском золоте не первый год в наших краях ходят. А Валера большой чудак, но к нашему делу способный. С ним со скуки не помрешь. Жили в балке вместе. Помню, наберет он проб и копается часами в этих дробленых породных кусочках. А как золотинку найдет - сразу бежит ко мне. А я его спрашиваю:
«Валера, откуда породу подняли, с какой глубины и есть ли там еще что-нибудь стоящее?». А он мне в ответ: «Ну вы и вопросы задаете! Я ж не в траншее работаю, а геологией в свободное время занимаюсь». Савочкин, как он себя называет, - народный геолог-самоучка. Но дело свое знает и черновой работы не гнушается. Может сутками по глубоким сырым траншеям лазить. К тому же весельчак, анекдотов много знает. Над ним посмеивались, но по-доброму, - улыбнулся Романенко. - Но славу ему принесла другая его страсть - писать письма. Он у нас был почтовым Дон Жуаном. Выходило, что этот закоренелый холостяк со всеми российскими девчатами переписывается. Бывало, в день до тридцати писем получал. Иной раз идет с недовольным видом, а я его спрашиваю: «Валера, что такой грустный? Может, заболел или дома что случилось?» - «Да нет, - говорит, - с этим все в порядке. Только опять на базе артели кто-то мои письма вскрывал». - «Кто ж такую пачку осилит?» - сомневался я. Но он только махал рукой. Кстати, позже я узнал, что и дома-то у него не было.
- Письма-то о чем? - заинтересовался Савченко.
- Да все одинаковые: люблю, целую и так далее. Девчонки восторгались его романтическим описанием тайги, золота, дивились его удачливости и богатству, готовы были связать с ним свою жизнь. Савочкин находил в этой переписке неизъяснимое удовольствие. Но вот что удивительно. Получит пачку писем, ляжет на кровать и внимательно одно за другим читает. Где хмыкнет, где прокомментирует, а где и просто расхохочется до слез. А потом конверты с любовными посланиями на пол бросает. Они его больше не интересуют. Как-то, убирая в комнате, я целое ведро писем из-под его кровати выгреб. И на каждом конверте: «Главному геологу экспедиции Валерию Андреевичу Савочкину» - так он девчонкам представлялся. Я его спросил:
«Валера, зачем ты, сменный пробщик, так представляешься? Не высоко ли берешь?» - Савочкин рассмеялся и говорит: «Так ведь скука такая. А большому человеку и письма пишут поинтереснее, и предложения конкретные делают - хоть завтра на самолет и со мной под венец».
- Что он за мужик? - спросил Савченко. - Небось красавец писаный?
- Да какой красавец, - отмахнулся Романенко, - маленький, плюгавенький, физиономия типично чалдонская: глаза навыкате, нос курносый, весь в веснушках. Любая статная девка через него перешагнет и не оглянется.
Мужики засмеялись, живо представив портрет этого «Дон Жуана».
- А раз было, привез я срезы липы, - продолжал геолог. - За ними аж в Марьяновку ездил. И дал ему задание сделать для себя рабочий инструмент - лоток. Всегда так делается. Если пробщик может себе лоток сделать - это настоящий профессионал. И его лоток настолько руками отшлифован, что от сотни других с закрытыми глазами отличить можно. А потом у каждого лотка свои секреты, и только хозяин о них знает. Я встречал именные лотки, которым по семьдесят-сто лет. Они настолько изящны, аж просвечивают. Их можно прямо в музей сдавать.
- Так он сделал для себя лоток?
- Да где там. Так моим и пользовался. Из-за любовной писанины и «народной геологии» так и не нашел времени. А срезы до сих пор где-то в кладовке валяются. Так вот, когда Антон про объявление в «Коммунаре» сказал, я сразу про городище чжурчженей вспомнил. А дело было так, - с увлечением начал новый рассказ Романенко. - Приехал я в Марьяновку, а главного лесничего нет, отлучился на время. Мне его помощник говорит: «Давай в городище к чжурчженям в гости проскочим, здесь недалеко». Мы с ним на мотоцикл - и через пятнадцать минут подъехали к большому земляному валу, несколько метров высотой. А как поднялись на самый верх, то увидели внизу примерно с десяток гектаров земли, окруженных этой земляной стеной. Рядом Уссури. Она ежегодно разливается, затапливая все вокруг. А тут сухо. Столько лет дамбе, а будто недавно построена. На огороженном зеленом массиве несколько сот уликов стоит. Пчеловоды в это время как раз мед качали. И все в один голос чжурчженей благодарили за удобное угодье. Лучшего места для пасеки не найти, пожалуй, во всей большой Марьяновской округе. И пчеле всегда работа есть, и кочевать особо никуда не надо. Каждый пчеловод свои владения помечает: аккуратно древними алюминиевыми монетами межу обозначает. Как черепок найдешь - копай дальше, обязательно отыщешь деньги древнего государства, что здесь когда-то располагалось. Конечно, о золотых речи не идет, а серебряные попадались.
- Что-то с трудом верится, что пчеловоды даже межи размечали старинными монетами, - засомневался Савченко. - Как-никак это археологические находки.
- Да я своими глазами видел, - убеждал Романенко. - Мне алюминиевых денег отвалили почти полведра. Я их на шайбы отдал ремонтникам. Наверное, тут у чжурчженей хранилище крупное было. Вот где Савочкин со своим обществом должен золото искать! Видимо, в этом месте его немало закопано, и все было продумано так, чтобы его охранять как с суши, так и с реки.
Каждый пчеловод хотел меня медом угостить: кто липовым, кто гречишным, а кто и простым цветочным. Хорошие, щедрые люди! Они, как и мы, месяцев семь по тайге кочуют. Я пожалел, что никакой емкости с собой не взял. А мед на участок все-таки привез. Я уже на мотоцикл садился, вижу: бегут навстречу два пчеловода, несут какое-то колесо. Оказывается, они в камеру мотоцикла самодельным деревянным насосом мед накачали и колпачок потуже закрутили. Вот так я килограммов тридцать липового меда доставил на участок. Мужики долго марьяновских пчеловодов добрым словом вспоминали. Ну как после этого отказаться от приглашения главного лесничего побывать на его личной пасеке - рядом с местом, где Уссури формирует воды! Там соединяются две реки в одну. Они до соединения идут почти параллельно: с правой стороны - Улахе, с левой
- Даубихе. Кстати, Василий Николаевич, на наших топографических картах они обозначены именно так, хотя их давно уже переименовали. Но в памяти у людей так и остались - Улахе и Даубихе. Там даже знак стоит: от этой соединительной косы берет начало река Уссури.
До сих пор не забыл тех мест. Какая нетронутая и роскошная природа кругом! Песчаная коса омывается прохладными ключами, так и пышет ароматами черемухи и шипорвника, пионов и ландышей. А ты стоишь на косе, и навстречу тебе несутся чистейшие воды двух рек. В такие моменты забываешь обо всем и только зачарованно смотришь на бурлящий поток. Земля как бы напоминает: здесь начинается величественная Уссури
Вечерело, мы закончили погрузку срезов и уликов с пчелами, купленных для артели. А когда возвращались на участок, еще раз проехали через Владимировку. Эта деревушка удобно расположилась на самой верхушке небольшой сопочки. Мне показалось, что вся она состоит из одной улицы. Но я ошибся. Еще много добротных домов с большими приусадебными участками и личными пасеками разбежались в разные стороны по горушке. Ведь каждый хозяин старался выбрать для своей усадьбы место покрасивее да поближе к реке. Поэтому наши деревни такие живописные. Была бы возможность, еще не раз бы там побывал. И тебя, Василий Николаевич, с собой бы взял. Думаю, тебе бы понравилось и в памяти бы осталось.
- Для разнообразия почему бы и не съездить. Да дела не пускают, - сказал Савченко. - Кстати, давайте решим: будем сменного пробщика ждать или откажемся от этого чудака?
- Подождать надо. Как закончит золото в уссурийских сопках искать - все равно к нам приедет. Да и письма опять начали поступать на имя главного геолога Савочкина.
- Я еще удивлялся, думал - ошибка какая-то, - смеясь, заметил Савченко. - С таким мужиком жить на участке веселее. А про золото чжурчженей, хотя история эта и интересная, сейчас не время вспоминать, - посуровел он. - Нам важнее знать, кто на нашем участке взял золото и почему оставил такой богатый целик. У кого из старожилов ни спросишь - никто ничего не знает. Я на днях повстречал сына бывшего шамана всей этой округи. Ему за семьдесят, отцу - около ста. Родились в этих местах. Одну на двоих трубку с ядреным табаком раскуривают. Питаются рыбой из Соболиного ключа, говорят, что в него когда-то кета заходила. До сих пор в верховье ручья бревна с берега на берег переброшены, мхом да дерном поросли. Думаете, природа это сотворила? Нет. То старые охотники из рода в род передают охотничьи угодья с постоянной приманкой для соболей. Как только снежок выпадет, соболь тут как тут - начинает кататься по этим мосткам. Пробежится, а тут ему и петля на шею. И если бы посторонний пришел и стал ручей разрушать, охотники, пожалуй, взялись бы за ружья, и, конечно, тревогу бы подняли. А так никто в их владения лет сто не входил. Не помнит шаман, чтобы чужаки при его жизни сюда наведывались, но ведь кто-то здесь уже золото мыл, а этот целик почему-то не тронул.