Старушка не отозвалась на утешительные слова Юли. Она громко вздыхала и всхлипывала. Ольга нахмурилась, запечалилась и тихо сказала:
Я тоже, как и вы, не один раз говорила маменьке, чтоб она не убивалась так о Грише, может быть, жив, партизанит
Ну, Оля, я пойду, сказала Юля и протянула руку Ольге. Анна Петровна, до свидания!
Желаю тебе здоровья, касатка, отозвалась Анна Петровна. Да постой, постой! забеспокоилась старушка и вышла из кухоньки. Это куда же ты пойдешь, да в ночь, в полую воду? У тебя на пути две такие низины-балки. В них, наверно, гуляет полая вода Нет уж, ночуй у нас, а завтра по морозцу и отправишься.
А я и не пойду домой, ответила Юля и поблагодарила Анну Петровну и Ольгу. Я ночую у Лукерьи Филипповны. Она очень обрадовалась, что я пришла к ней, сказала, что она почти все время одна и одна даже, говорит, опротивела сама себе. Мы поговорим и чайку попьем. Кроме того, я кое-что и поделаю для нее.
Ольга проводила Юлю почти до самой избы тети Луши. Когда она вернулась домой, на столе уже горел ночничок. Анна Петровна ставила самовар, гремя трубой. Ольга сбросила с плеч теплый пуховый платок, прошла в спаленку, взяла томик Чехова. В окна, закрытые наполовину миткалевыми занавесками, глядела тьма.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Маленький, толстенький человек, пухлощекий и курносый, в черном полупальто и в щегольских сапогах с калошами, поднялся на крыльцо избы председателя сельсовета и скрылся в сенях.
День начинался пасмурно, солнце встало, но его не было видно пряталось за низкими, мглистыми облаками. Деревья шумели. Лед на Оке поднялся выше, передвигался. В сыром и пряном воздухе то и дело перекатывались гулы ломающегося льда. Они напоминали орудийную пальбу и раскаты весеннего грома. Над лесами, за Окой, отзывалось эхо. Природа пробуждалась от долгого сна, пробуждалась радостно и грозно. Она волновала молодых, звала их к великим подвигам и буйному веселью. Она волновала стариков, заставляла их забывать настоящее, уноситься мыслями к молодости и чувствовать себя молодыми.
Александр Денисович, председатель сельсовета, лежал с полузакрытыми глазами на горячей печи, прислушивался к торжественно-грозной поступи весны, к ее великой работе на Оке, в лугах и полях. Мысли обуревали Александра Денисовича, и перед ним возникали яркие картины будущего села.
Громкий стук в дверь оборвал их. Он открыл глаза и глянул в сумрак избы под столом что-то грыз белый поросенок, помахивая хвостиком.
Глаша, позвал Александр Денисович, стучат! Кого это принесло в такую рань? Поди спроси!
Маленькая, сухонькая Марфа Никаноровна, охнув, быстро поднялась с кровати, надела темную сатиновую юбку и серую, из грубой шерсти, кофту.
Не буди девку, пусть поспит! сказала она и вышла из избы.
Александр Денисович, кряхтя и вздыхая, слез с печки, сунул ноги в валенки, набросил полушубок на себя и выпрямился, поглядывая на дверь. В сенцах отрывисто говорил незнакомый мужчина. Марфа Никаноровна отвечала ему мягко и так, как если б пришел кто-то дорогой и давно желанный: «Заходите, заходите! Мы очень рады такому знатному гостю!» Александр Денисович, услыхав ласковые слова жены, растерялся: «Да кто же этот посетитель, раз старуха называет его знатным гостем? Уж не начальник ли какой из Рязани?»
Дверь распахнулась, и на пороге показался маленький, краснощекий, с живыми маслеными глазами человечек.
Здравствуйте! бросил он липким тенорком. Хозяину наше почтение! С добрым утром! Извиняюсь, что побеспокоил, вспугнул на зорьке сладкий сон, хе-хе! и сунул пухлую руку Александру Денисовичу и тут же вырвал ее. Если бы не война, я бы не шлялся по району, а сладко бы, хе-хе, спал да посыпал под крылышком благоверной
Слушая звонкую скороговорку, то и дело пересыпаемую хохотом, Александр Денисович не знал, что и ответить вошедшему: чтобы не сказать что-нибудь обидное или не относящееся к делу, он предпочел молчать и приветливо улыбаться.
Я Волдырин Петр Глебович, отрекомендовался прибывший, из Шатуры, из торфяного треста. А вы будете председатель сельсовета, Александр Денисович.
Вы знаете меня? спросил председатель и пригласил: Садитесь вот сюда, он показал рукой на почетное место за столом.
Марфа Никаноровна стояла у чуланчика и смотрела испуганно на Волдырина.
Я всех знаю. Я ведь из этой местности и, кроме того, пятнадцать лет набираю народ на болото. Хе-хе! Каждый уголок в этом районе знаю. Ни одна собака, хе-хе, не брехнет на меня! садясь на коник, похвалился Волдырин. Он снял шапку, достал платок из кармана полупальто и вытер розовую лысину. До солнца, председатель, мы должны обойти девушек, сказать им, чтобы собрались в сельсовет. Как соберутся, так я объявлю им о мобилизации на разработку торфа. Ваше село, хе-хе, не меньше районного города, из него я, пожалуй, вывезу девушек двести, а то и больше.
Прошлым летом из нашего села двести сорок девушек работали на торфу, решилась вставить словечко Марфа Никаноровна и тотчас спохватилась: Самоварчик, может, поставить? Попьете чайку с молочком и с медом, а потом уж и на село.
Это, мамаша, недурно бы, ответил Волдырин. Я с удовольствием уважу вас, попью чайку с медком, хе-хе!
Так я в минуту согрею самовар.
Нет, ждать некогда. Вы, мамаша, не спеша ставьте самоварчик и приготовляйте к чаю что-нибудь из питательного, а я, хе-хе, с Александром Денисовичем пройдусь по селу. Волдырин резко и легко встал, бросил каракулевую шапку на лысину, блеснул мутноватыми стекляшками серых глаз и обернулся к председателю: Сопровождайте!
* * *
Они шли по широкой улице села. Кричали петухи, приветствуя наступление дня. За селом, заслонив вершинами горизонт, чернел колхозный сад. У старой ветряной мельницы скрипели ворота болтались на одной петле. «Утащат на топливо», подумал Александр Денисович. Он несколько раз собирался заколотить ворота, чтобы ветер не дул в помещение, не надувал снегу, но, отойдя от мельницы, каждый раз забывал про них.
На конце улицы, около крайней избы, председатель сельсовета и вербовщик остановились.
Войдем? спросил Александр Денисович. Или крикнем в окно?
Кричи, сказал Волдырин.
Старик сильно застучал в переплет рамы. Когда к окну прильнуло чье-то лицо, он крикнул:
Мобилизация на торф! Вербовщик приехал Пусть девки выходят на собрание в Совет к десяти утра. Обязательно!
Александр Денисович шел от избы к избе, стучал в окна, кричал те же слова. Вербовщик следовал за ним. У одной избы тускло блестела большая лужа. Волдырин остановился перед ней и, как в зеркале, увидел свое лицо с пухлыми, оттопыренными совочком губами, пуговку носа, улыбнулся и подумал не без гордости: «И вот за эту наружность меня, хе-хе, очень любят девушки»
Александр Денисович постучал в окно, оповестил хозяина, чтобы тот посылал дочь на собрание, и осторожно, прижимаясь к завалинке, прошел к следующей избе. Волдырин поторопился за ним, но поскользнулся и упал в лужу.
Куда вы завели меня? крикнул он сердито. В этом болоте утонешь. Подождите, дайте руку!
Грязь ничего, сказал утешающе председатель, подавая руку вербовщику, она не сало, подсохнет и отлетит!
Это чей дом? Не Ивана Павловича Кузеева? спросил Волдырин, останавливаясь перед пятистенной постройкой с нарядными резными наличниками на окнах.
Да, Кузеева. Его дочка в прошлом году училась и не работала на болоте, ответил председатель и подошел к окну.
Ну, стучи! сказал Волдырин. Войдем в избу, подсохну немножко, пообчищусь. Завели же вы меня!..
Они поднялись на крыльцо.
Постучали в дверь. На стук вышла высокая, полная женщина и впустила гостей в дом.
Волдырин, не дожидаясь приглашения, сел на коник и стрельнул глазами по зальцу, глянул в темь боковой комнатки. Никого не увидев там, он заглянул в кухоньку. На полу, перед устьем русской печи стоял ведерный ясный самовар. Через его решетку рдели угли и бросали красный свет на доски пола. Волдырин достал платок и громко высморкался.
Анисья Яковлевна, нарушил молчание председатель, скажи своей дочке, чтобы шла к десяти часам на собрание в Совет.