На какое собрание?! удивилась Анисья Яковлевна. Что ей, девушке, делать на собрании?
Мобилизация на торф, пояснил Александр Денисович. Моя дочка, как все, поедет. Она, как и твоя, впервые на болоте Как же, Анисья Яковлевна, быть, раз война? Надо же ее, проклятую, закончить, уничтожить Гитлера!
Не отпущу я Вареньку, с волнением сказала Анисья Яковлевна, ни за что! Она у меня, сам знаешь, одна. Отец ее инвалид царской войны, не работник, все время стонет на печи.
Не говори так, мама, раздался спокойный голос Вареньки из боковой комнатки. Как же это мне, комсомолке, не работать на торфу! Я уж дала согласие Ольге, и она зачислила меня в бригаду доброволок.
Дельно! Видно, что сознательная барышня, похвалил Волдырин и обратился к председателю: Идите оповещайте остальных, а я останусь здесь, приду отсюда прямо на собрание.
Александр Денисович вышел. Анисья Яковлевна засветила крошечную лампочку. Ее свет раздвинул немножко сумрак в стороны. С белой печи показалась одна нога в валенке с подшитым кожей задником, следом за ней деревяшка с железным обручком на конце, потом и сам человек в сатиновой синей рубахе, подпоясанной узким сыромятным ремешком, и голова с копной серых вьющихся волос. Он слез и, придерживаясь за край печки, повернувшись лицом к зальцу, остановил грустные глаза на Волдырине.
Не признаете? избегая глаз Кузеева, протянул тоненько Волдырин. Я Петр Глебович, начальник торфяного поля, из Шатуры Приехал за девушками. Кстати, и за твоей дочкой.
Что ж за Варенькой приезжать-то? возразил чуть насмешливо Иван Павлович. Она и сама, добровольно У нас из села, пожалуй, больше сотни девушек доброволок.
Сто двадцать, поправила Варенька.
Вот сколько их! Что за молодцы! похвалил громко Иван Павлович, поглаживая светлую курчавую бородку. Эх, если бы я не был инвалидом, так и я ушел бы с отцом Ольги в партизаны!
Анисья Яковлевна прошла на кухоньку и подсыпала углей в самовар. Огонь зашумел, запел. Сероватый утренний свет заполнял комнату. Анисья Яковлевна погасила лампочку и обратилась к Волдырину:
Жарко у нас. Раздевайтесь!
Иван Павлович встал и, припадая на деревянную ногу, надел шубу, овчинную шапку и шагнул к двери.
Анисья, приготовляй на стол, а я пойду в сарай за сеном для Буренки.
Папа, я схожу сама! крикнула Варенька.
Ладно, он уже вышел. Ты не особенно торопишься, недовольно заметила Анисья Яковлевна. Одевайся скорее и гостя угощай.
Варенька не ответила и не вышла в зальце. Молчание девушки не понравилось Петру Глебовичу.
В это время Анисья Яковлевна внесла кипящий самовар и поставила его на стол.
Когда надо выезжать девушкам?
Ока очистится от льда, придет пароход ответил Волдырин. Предполагаю, в субботу.
До субботы осталось три дня, ежели не считать нынешний, проговорила Анисья Яковлевна, расставляя чайную посуду, хлеб и мед на столе.
Петр Глебович встал с коника, повесил свое полупальто на вешалку и прошелся по зальцу. Варенька все еще одевалась в комнатушке. Он видел ее прошлой весной, и она ему очень понравилась. Вербовщик тогда очень жалел, что девушка училась и не подлежала мобилизации на торф. «Ну, теперь-то Варенька не ускользнет от меня», подумал он, подходя к двери и стараясь заглянуть в спаленку.
Водочки не выпьете? спросила тихо Анисья Яковлевна.
Одну рюмочку, согласился Петр Глебович, и только из уважения к вам, мамаша. Я не питок, хе-хе!.. Я деловой человек! Да и, признаться, время теперь не такое, чтобы пить
Понимаю, Петр Глебович, большие дела у вас и ответственность большая, вздохнула Анисья Яковлевна.
Еще бы, мамаша! воскликнул Волдырин. Я больше тысячи людей должен собрать и доставить на свое торфяное поле. Это не шутка! Вы сами знаете, какой теперь народ
Что вы, что вы! мягко возразила Анисья Яковлевна. Наш рязанский народ хороший, мягкий, честный. Это уже вы напрасно Она замолчала, покосилась на дверь комнатушки, склонилась к уху вербовщика и просяще шепнула: Уж вы мою Вареньку-то пожалейте, не ставьте на очень тяжелую работу
Конечно! Что за вопрос, мамаша! Будет ваша Варенька послушна, так мы все для нее сделаем, нарочито громко проговорил Волдырин. Будьте покойны, мамаша! Он взглянул на хозяйку, рассмеялся и хлопнул ее по плечу. Пожалуйста, мамаша, не сумлевайтесь, ваша Варенька останется довольна, да и вы поблагодарите меня впоследствии, когда она вернется с нарядами и деньгами домой.
Анисья Яковлевна грустно улыбнулась и низко поклонилась вербовщику.
Уж будьте так добры, порадейте Вареньке, а я и старик отблагодарим Смахнув загорелой рукой слезинки со щек, она вышла в сенцы и тут же вернулась с бутылкой водки.
Иван Павлович вошел в избу, снял полушубок и присел к столу.
А ты, моя старушка, как вижу, бал хочешь устроить!
Не бал, а просто желаю угостить доброго человека, смутившись, ответила Анисья Яковлевна мужу. Да и тебе немножко поднесу.
Приятно говоришь, Анисьюшка. Теперь сдаюсь. Кутнем немножко во славу побед нашего народа!
Пока Анисья Яковлевна ходила в подвал за закуской, Иван Павлович откупорил бутылку, нарезал хлеба, достал из шкафа граненые стаканчики и поставил их на стол. Хозяйка принесла шинкованной капусты, соленых огурцов, помидоров и большой кусок ветчины. Все это разложила по тарелкам и подала на стол.
Закуска высший сорт, мировая! похвалил Волдырин. При таком закусоне и мараться нечего одной рюмкой. Не посрамим его! Хе-хе!
Иван Павлович взял бутылку и наполнил водкой стаканчики.
Лучи солнца скользнули по завалинке, влетели в окна и зайчиками заискрились по столу, по чистым желтым, как воск, сосновым стенам. В самоваре Петр Глебович увидел свое лицо, не продолговатое, а уродливо толстое и красное, с пунцовым носом, похожим на морковь; пухлые, как сосиски, губы то вытягивались, то сжимались. Он сердито фыркнул и попросил Анисью Яковлевну убрать самовар со стола, пояснив:
Чай не буду пить, благодарю Его заменит водка
Когда самовар был вынесен на кухню, Волдырин облегченно вздохнул. «Вот так куда лучше, без самовара Пусть он там, на кухне, черту или таракану морду уродует!»
Волдырин пил и ел много, но не пьянел. Анисья Яковлевна вторично ходила в подпол за капустой, наполнила ею уже не тарелку, а целое блюдо. «Пусть лопает, сказала она себе, лишь бы Вареньку поставил на легкую работу».
Иван Павлович тоже изрядно выпил и запьянел. Свесив тяжелую голову, он мрачно смотрел на тарелку с зеленовато-серыми помидорами и вдруг спросил:
А вы что же, начальник девичий, помидоры не кушаете? Не нравятся, а? Все больше на капусту и антоновку налегаете, да еще на ветчину! Вижу, что вы большой сластена!
Хе-хе! рассыпал смешок Волдырин. Хе-хе!
Он поднял стаканчик, выплеснул его содержимое себе в рот и снова набросился на ветчину и на шинкованную капусту. Ел вербовщик быстро, с громким чавканьем, один раз не удержался рыгнул и матюкнулся. Анисья Яковлевна нахмурилась и отвернулась от гостя. Иван Павлович приподнял левую бровь, твердо сказал:
Пейте, Петр Глебович, но ума не теряйте! В моем доме стены никогда не слыхали скверных слов. Запомните это! Если выразитесь еще, то не пеняйте на меня: возьму за шиворот и, как муху, за порог Не погляжу, что вы большой начальник на болоте.
Иван Павлович замолчал, ниже свесил кудрявую голову. Его широкие плечи свидетельствовали о великой в нем силе, крупные черты лица и изрезанный морщинами лоб говорили об уме и благородстве. Поняв своим пьяным и хитрым умишком, что отец Вари не бросает слов на ветер, Волдырин решил загладить неприятное впечатление. Он поднял стаканчик и, сверкнув белесыми стекляшками глаз, сказал:
Еще раз, мамаша, за ваше здоровье! и опрокинул водку в рот.
Что ж, начальник, пить за мое здоровье? Теперь пейте и кушайте за свое, скупо улыбнулась Анисья Яковлевна. Вы угощайтесь, а мне недосуг, пойду к Буренке. Она поклонилась и вышла.
Когда за нею хлопнула сенная дверь, Иван Павлович схватил бутылку, налил водки в стаканчик и выпил. Потом опять наполнил стаканчик и выпил. Вздохнул и широкой, как лопата, ладонью вытер губы и бороду, зацепил вилкой половинку яблока и положил в рот.