Вспоминал, как, бывало, брал вас на руки, когда вы под стол пеш...
– Я в жизни не видел дядюшку Мэтта, – перебил я ее. – Так что не стоило и пробовать.
Девица страшно рассердилась, подбоченилась и заявила:
– Ладно, умник, вы хотите знать, что происходит, или не хотите?
– Не хочу.
Вообще‑то я хотел, ибо любоптство – суть продолжение легковерия.
Девица снова подступила ко мне, да так близко, что ее марципановый бюст почти коснулся моей манишки.
– Я на вашей стороне, Фред, – увещевающим тоном сообщила она и принялась теребить мой галстук. Глядя на свои пальчики, которые имели и детски‑невинный, и соблазнительный вид одновременно, девица забормотала: Понимаете, ваша жизнь в опасности. Очень влиятельные люди в Бразилии. Те же, что убили вашего дядюшку Мэтта.
– А вы‑то тут каким боком?
Она быстро огляделась и ответила:
– Не тут. Приходите нынче вечером ко мне домой, Западная семьдесят восьмая, сто шестьдесят, Смит. Жду вас к девяти.
– Но зачем?
– Нельзя, чтобы нас видели вместе, – заявила девица. – Слишком опасно. Итак, в девять.
С этими словами она резко развернулась и засеменила в сторону Мэдисон‑авеню. Ее юбка липла к ногам, и даже сонные пенсионеры на лавочках на миг стряхнули оцепенение, чтобы полюбоваться этим зрелищем.
Промямлив: «Западная семьдесят восьмая, сто шестьдесят», я загнал адрес в память, но потом рассердился на себя и потряс головой. Я едва не угодил в очередную ловушку. Заставив себя проникнуться решимостью, я двинулся дальше на юг, без приключений добрался до дома и обнаружил у себя под дверью блондиночку, да такую златовласую, о какой только можно мечтать. Если ее предшественница была вылеплена из марципана, то нынешнюю девицу сделали из пуховых подушек со стальным каркасом. Она выглядела как модель, с которой рисовали мультики про крутых жриц любви, рано или поздно попадающих в полицейский фургон.
Она стояла, привалившись к двери, сложив руки на груди и, вероятно, мурлыча песенку из оперетты, но при виде меня выпрямилась, подбоченилась (за последние четверть часа я наблюдал такое уже дважды) и сказала:
– Стало быть, вы и есть племянничек, да? Не шибко впечатляющее зрелище.
– Лучше не надо, – предостерег я ее. – Не знаю, что вы замышляете, но я начеку.
– По‑моему, вы изрядно смахиваете на молочника, – заявила она. – Я говорила Мэтту, что вы – тот еще фрукт, но он меня не слушал.
– Я – что?
– Фрукт, – ответила блондинка. – Фига, финик, банан и так далее.
– Послушайте‑ка...
– Нет, это вы послушайте, а лучше почитайте, – она открыла дорогую черную кожаную сумочку и вручила мне письмо.
На конверте стояло мое имя, выведенное неразборчивым и нетвердым мужским почерком. Я взял конверт, повертел в руках, но не вскрыл, а вместо этого спросил:
– Полагаю, внутри лежит послание, якобы написанное моим дядюшкой Мэттом?
– "Якобы". Это еще что за выражение? Вы встречались с тем жалким стряпчим?
– Это вы о Добрьяке?
– Вот именно. И никаких «якобы». В этом письме ваше счастье.
– Пожалуй, окажу вам любезность, – решил я. – И даже не буду вскрывать конверт. Забирайте его и ступайте своей дорогой. Я не стану сдавать вас в полицию, и таким образом мы будем квиты.
– Какой вы лапочка, – сообщила она мне. – Прямо прекрасный поганец принц. Прочтите письмо, а я пока поищу свою скрипочку.
– Я не намерен его читать, – заявил я. – А если даже и прочту, все равно не поверю.