В квартирах были высоченные потолки. Ума не приложу, как этому району столько лет удавалось избегать знакомства с бабками рабочих по сносу зданий. В нашем доме мистер Грант занимал первый этаж, на втором проживал отставной военный летчик по имени Уилкинс, а я обретался на третьем. Все мы жили бобылями, были людьми тихими и малоподвижными и не очень любили шум. Мне стукнуло 31, и я был младшим из нашей троицы, а старшенствовал у нас Уилкинс.
Мы добрались до его двери, позвонили и стали ждать, состроив скорбно‑растерянные мины, издревле присущие всем дурным вестникам.
Вскоре дверь открылась, и перед нами предстал Уилкинс – ни дать ни взять редактор отдела писем «На склоне лет», облаченный в синюю рубаху с красными нарукавниками; зеленый солнцезащитный козырек был сдвинут на лоб. В заляпанной чернилами руке Уилкинс держал древнюю самописку. Посмотрев на меня, потом на мистера Гранта, на его вилку, на его креветку и, наконец, опять на меня, он спросил:
– Хм?
– Извините, сэр, – сказал я. – Не заходил ли к вам нынче пополудни человек по имени Клиффорд?
– Ваш сосед по комнате, – Уилкинс ткнул в мою сторону самопиской. Занял у меня семь долларов.
Мистер Грант застонал. Мы с Уилкинсом, как один, взглянули на его креветку, словно стенания исходили от нее. Я сказал:
– Сэр, этот Клиффорд, или как там его, никогда не был моим соседом по комнате.
– Хм?
– Он мошенник, сэр.
– Хм? – Уилкинс прищурился, словно смотрел не на меня, а обозревал залитое полуденным солнцем техасское раздолье.
– Мошенник, – повторил я. – Кидала. От слова «кидать», или обманывать. Это разновидность жулика.
– Жулика?
– Да, сэр. Кидала – это человек, который умеет убедительно врать, и в награду за такое умение вы отдаете ему свои денежки.
Уилкинс задрал голову и уставился в потолок, словно хотел проникнуть взором в мое жилище и убедиться, что по нему не расхаживает Клиффорд в рубахе с коротким рукавом, тихо и безмятежно вкушая от радостей сожительства со мной. Не сумев разглядеть никакого Клиффорда (а возможно, и пробуравить взглядом потолок – уж и не знаю, в чем именно он потерпел неудачу), Уилкинс удовольствовался созерцанием моей особы и спросил:
– А как же посылка? Разве ее принесли не ему?
– Никакой посылки не было, сэр, – объяснил я. – В этом и заключалось мошенничество. Он соврал вам, будто получил посылку НП, и ему...
– Совершенно верно, – Уилкинс наставил на меня самописку, разбрызгав немного чернил. – Оно самое: НП. Наложенным платежом.
– Но на самом деле никакой посылки не было, – твердил я свое. – Он соврал, чтобы вытянуть из вас деньги.
– Не было посылки? Не ваш сосед?
– То‑то и оно, сэр.
– Черт возьми! – вскричал Уилкинс, мгновенно приходя в ярость. Стало быть, этот человек – грязный обманщик!
– Да, сэр.
– Где он? – сердито вопросил Уилкинс, приподнимаясь на цыпочки и выглядывая из‑за моего плеча.
– Должно быть, за много миль отсюда, – ответил я.
– Правильно ли я вас понял? – спросил Уилкинс, злобно зыркнув на меня. – Вы даже не знаете этого человека?
– Совершенно верно, – ответил я.
– Но ведь он пришел из вашей квартиры.
– Да, сэр. Он только что выклянчил у меня двадцать долларов.
– А я дал ему пятнадцать, – вставил мистер Грант, который выглядел куда несчастнее своей креветки.
– Так вы думали, будто он – ваш сосед? – спросил меня Уилкинс.