– Так вы думали, будто он – ваш сосед? – спросил меня Уилкинс. Это же бессмыслица.
– Нет, сэр, не думал. Он представился мне как сосед мистера Гранта.
Уилкинс метнул на Гранта суровый взгляд.
– Так он – ваш сосед?
– Разумеется, нет! – жалобно воскликнул мистер Грант. – Я и сам выложил ему пятнадцать долларов!
Уилкинс кивнул.
– Понятно, – сказал он и задумчиво добавил:
– По‑моему, нам следует обратиться к властям.
– Мы как раз собирались, – сообщил я ему. – Позвоню, пожалуй, своему приятелю из ОБМ.
Уилкинс опять с прищуром взглянул на меня из‑под козырька.
– Прошу прощения?
– Это полицейское подразделение, которое занимается ловлей мошенников.
– И в этом учреждении служит ваш друг?
– Мы познакомились на деловой почве, но за эти годы успели подружиться, – пояснил я.
– Тогда – всенепременно! – решительно сказал Уилкинс. – Я не припомню случая, когда от подачи официального заявления был бы какой‑то прок, так что звоните своему другу.
Итак, мы всем кагалом отправились ко мне. Уилкинс по‑прежнему был в солнцезащитном козырьке и с самопиской в руке, а мистер Грант – в салфетке и с креветкой на вилке. Я предложил им присесть, но оба предпочли остаться на ногах. Я снова позвонил Райли. Едва услышав мое имя, он воскликнул:
– Кидала Клиффорд!
– Что?
– Кидала Клиффорд, – повторил Райли. – Поначалу я не врубился и спохватился, лишь когда ты положил трубку. Ведь это был он, верно?
– Похоже на то, – ответил я.
– Новый сосед соседа.
– С посылкой НП.
– Да, он самый, – сказал Райли, и я представил себе, как он кивает телефонному аппарату. У Райли большая голова с копной жестких черных волос и пышные усы того же цвета. Кивает он всегда так рассудительно и с таким значительным видом, что невольно проникаешься убеждением: в этой голове рождаются одни лишь непререкаемые истины. Иногда мне кажется, что Райли преуспел в борьбе с мошенничеством только благодаря мошеннической жилке в собственной душе.
– Он выудил двадцать долларов у меня, пятнадцать – у мистера Гранта с первого этажа и семь – у мистера Уилкинса со второго.
Уилкинс замахал рукой, потрясая самопиской, и хрипло зашептал:
– Двенадцать! Пусть запишет в протокол, что двенадцать!
Я сказал в трубку:
– Мистер Уилкинс просит написать в протоколе, что двенадцать, а не семь.
Уилкинс нахмурился, а Райли рассмеялся и ответил:
– Что ж, все мы немножечко мошенники.
– Кроме меня, – с горечью сказал я.
– Настанет день, Фред, когда какой‑нибудь мозговед настрочит про тебя книжку, и ты прославишься на все времена.
– Как граф Захер‑Мазох?
Так уж получается, что мне всегда удается рассмешить Райли. Он считает, что никто на свете не умеет петь заупокой так жизнеутверждающе, как я. И, что еще хуже, постоянно говорит мне об этом.
– Ладно, внесу твое имя в список Клиффордовых простофиль, пообещал Райли. – Когда поймаем его, пригласим тебя на смотрины.
– Тебе нужен словесный портрет?
– Нет, спасибо. У нас их уже штук сто, и в некоторых кое‑что сходится.
Не волнуйся, мы его изловим. Он слишком трудолюбив и искушает судьбу.
– Ну, если ты так говоришь...
Но мой собственный весьма обширный опыт свидетельствует о том, что профессиональные мелкие мошенники обычно не попадаются. Это не значит, что Райли и его отдел работают плохо, просто им поручено невыполнимое задание.