Я не в состоянии убедить тебя в том, что я не предатель, поэтому я вношу
предложение. Я буду задавать тебе вопросы. Ты можешь предположить, что я коммунист, хранящий верность Белграду или Москве, неважно. Ты можешь
допустить также – этого требует мое самолюбие, – что я играю не последнюю роль в этих отвратительных советах. Когда я задаю вопрос, спроси себя,
существует ли вероятность того, что я уже знаю ответ, или он мне доступен. Если да, скажи мне. Если нет, не говори ничего. Моя реакция на
полученную информацию покажет тебе, можешь ли ты мне доверять. Но это неважно.
Девушка задумалась:
– Это ловушка.
Вулф кивнул.
– И достаточно хитрая. Формально я говорю, что твое недоверие ко мне беспочвенно; но исходя из предположения, что я враг, я, конечно, постараюсь
вытащить из тебя что то, что не знаю, поэтому ты должна соображать. Ну что, начнем и посмотрим, как получится?
Ей не понравилось:
– Вы можете сообщить полиции. Мы не преступники, но мы имеем право на наши секреты, а полиция может поставить нас в трудное положение.
– Вздор. Я не могу быть одновременно коммунистическим агентом и полицейским информатором; я не хамелеон. Если ты превращаешь все в пародию,
можешь уходить. Я справлюсь без тебя.
Она продолжала изучать его.
– Хорошо. Спрашивайте.
– Сначала съешь что нибудь. Эта еда еще вкусная.
– Нет, спасибо.
– Хочешь пива? Стакан вина? Виски?
– Нет, спасибо. Ничего.
– Я хочу пить. Арчи. Принеси, пожалуйста, пива. Две бутылки.
И я отправился на кухню.
Глава 3
Прошло три недели и восемь часов. Во вторую пятницу апреля, в одиннадцать утра, Вулф спустился на лифте из оранжереи в прихожую, протопал в
кабинет и водрузился в свое огромное, рассчитанное на слона, кресло.
Как обычно, я просматривал утреннюю почту, которую клал на его книгу для записей под пресс папье.
– Надо немедленно заняться письмом, которое наверху, – сказал я ему. – Кэртрайт из «Консолидейтед Продактс» снова жульничает, или он так думает.
В последний раз он заплатил по нашим векселям двенадцать грандов и не пикнул. Вам надо поговорить с ним.
Вулф оттолкнул пресс папье с такой силой, что оно покатилось по столу и упало на пол. Потом схватил кипу почтовой корреспонденции, смял ее в
комок и кинул в корзину.
Конечно, это было мальчишеством, потому что он прекрасно знал, что я ее позже выну оттуда, но жест был красивым, и я его оценил. Судя по его
настроению, я бы не удивился, если бы он взял другое пресс папье, вырезанное из черного дерева (оно уже однажды было использовано неким
человеком по имени Мортимер, чтобы раскроить череп жене) и бросил его в меня. А в моем настроении я бы не стал уворачиваться.
За прошедшие пятьсот двенадцать часов была проделана масса работы. Сол Пензер, Фред Даркин и Орри Кэтер, все были созваны в первое же утро и
получили задания, и заплатили им ровным счетом 3143 доллара и 87 центов, включая расходы. Я работал по шестнадцать часов в сутки, частично
головой, частично ногами. Вулф общался с тридцатью разными людьми, в основном в кабинете, но к пятерым из них, которые не могли прибыть к нему,
он сам выходил и даже выезжал, чего никогда не сделал бы за гонорар. Он проводил часы у телефона и за это время шесть раз звонил в Лондон, пять
в Париж и три раза в Бари, Италию.
Конечно, все это были пустяки по сравнению с тем, что пришлось проделать полицейским. Дни проходили за днями, версия отпадала за версией, и дело
бы заглохло, если б велось для проформы. Однако полиция постоянно работала над ним, и по двум причинам: во первых, они опасались осложнений
международного характера и хотели избежать их; во вторых, они надеялись, что это будет анекдотом года – лучший друг Ниро Вулфа убит, и вроде
Вулф работает по этому делу, однако ни один человек еще не привлечен к ответственности.