- В Бретиле, - сказал он наконец, - живут родичи моей матери. По прямой лиг тридцать отсюда.
- Если в самом деле случится худшее, - возразила Морвен, - чем помогут нам люди? Дом Беора пал. Если и могучий дом Хадора не устоит, где же укроется жалкий народ Халет?
- Да, они народ небольшой и темный - но доблестный, можешь мне поверить, - сказал Хурин. - А на кого еще нам надеяться?
- Про Гондолин ты молчишь? - спросила Морвен.
- Ни разу не произносил я этого имени, - ответил Хурин. - Да, молва не лжет - я побывал там. Я не говорил этого никому, но тебе скажу, и скажу правду: я не знаю, где он.
- Но все же догадываешься, и догадываешься верно, не так ли?
- Быть может, - сказал Хурин. - Но этого я не могу открыть никому, даже тебе, разве что сам Тургон разрешит мои уста от клятвы - так что не допытывайся понапрасну. И даже если бы я, к стыду своему, проговорился, вы все равно бы нашли лишь запертую дверь - пока сам Тургон не выйдет на битву (а об этом слыхом не слыхано, никто и надеяться не смеет), внутрь никого не впустят.
- Что ж, - сказала Морвен, - раз твои родичи беспомощны, а друзья не хотят помочь, придется мне решать самой. Мне приходит на ум Дориат. Думаю, что из всех преград Завеса Мелиан падет последней. И не отвергнут в Дориате потомков дома Беора. Разве я не в родстве с королем? Ведь Берен сын Барахира был внуком Брегора, как и мой отец.
- Не лежит у меня душа к Тинголу, - заметил Хурин. - Не придет он на помощь королю Фингону. И, знаешь, когда я слышу: "Дориат", у меня почему-то сжимается сердце.
- А мне не по себе, когда я слышу: "Бретиль", - возразила Морвен.
Тут Хурин вдруг расхохотался и сказал:
- И о чем мы спорим? Это ведь всего лишь тени ночных кошмаров. Нам не дано предвидеть будущего. И не может быть, чтобы случилось худшее. Но если случится - я доверяю твоему мужеству и уму. Делай, как повелит тебе сердце. Но не медли. Ну, а если победим, короли эльфов вернут потомкам Беора все его владения и земли - богатое наследство достанется нашему сыну.
Ночью Турину сквозь сон почудилось, что отец с матерью с о свечами в руках склонились над его кроваткой и смотрят на него - но их лиц он не видел.
На день рождения Хурин подарил сыну эльфийский нож, в серебряных вороненых ножнах и с серебряной рукоятью.
- Вот мой подарок, наследник дома Хадора, - сказал Хурин. - Но будь осторожен! Клинок острый, а сталь служит лишь тем, кто умеет владеть ею. Иначе она не будет разбирать, где дерево, а где твои руки.
Потом отец поставил Турина на стол, поцеловал и сказал:
- Вот, сын Морвен, ты уже выше меня - а скоро ты и без подставки будешь таким же высоким. Тогда клинок твой будет страшен многим.
Турин выбежал из дома и пошел бродить один. Слова отца грели ему душу, как весеннее солнышко греет мерзлую землю, пробуждая травы. "Наследник дома Хадора!" - повторял мальчик. Но тут вспомнились ему другие слова: "Будь щедр, но раздавай лишь свое". Тогда он побежал к Садору и воскликнул:
- Лабадал, Лабадал! Сегодня у меня день рождения! День рождения наследника дома Хадора! И я принес тебе подарок. Вот такой нож, как тебе нужен: острый как бритва, все что хочешь разрежет!
Садор смутился - он ведь знал, что Турин сам только что получил этот нож в подарок. Но в те времена считалось дурной приметой отказываться от дара, что предложен от чистого сердца, кто бы ни дарил. Поэтому Садор серьезно ответил мальчику:
- Ты щедр, как и весь твой род, Турин сын Хурина. Я ничем не заслужил такого подарка - боюсь, что и за всю оставшуюся жизнь не смогу отплатить тебе. Но буду рад, если получится.
Достав нож, Садор радостно воскликнул:
- Эльфийский клинок! Да, вот подарок так подарок! Давно не держал я в руках эльфийской стали.
Хурин вскоре заметил, что Турин не носит ножа, и спросил его:
- В чем дело? Быть может, ты и впрямь боишься порезаться?
- Нет, - ответил Турин.