Цены нет вашей собаке. Смотрите, как бы не украли.
Типун бы тебе на язык.
Нет, я к тому, что воровство-то ноне у нас На прошлой неделе ехал балахновский сторож и сапоги новые вез, заехал в кабак в Сережине, приезжает домой пьяный нет сапог. Народ-то уж нынче очень избалован стал.
Не тебе осуждать. Ты, брат, сам избалован.
Одначе я не ворую.
Врешь. У Коромыслова щенка украл.
Так ведь это я не для себя, а для Валентина Павлыча. А для Валентина Павлыча я не токмо что щенка ребенка уворую. Очень уж господин хороший. Два рублика мне за щенка-то пожертвовал. То есть верите, Алексей Павлыч, до чего ноне народ избалован! Тут вот у нас в четырнадцати верстах мужик Давыдка Еж есть. Еж он по прозванию. Так за двадцать четыре рубля жену свою барину-охотнику продал. Тот так и увез ее в Питер. Теперь у него в Питере живет и в браслетках щеголяет.
Скоро ли куропатки?
Да уж наведу. Будьте покойны. И такие, сударь, выводки, что вы вот из этого самого серебряного стаканчика два раза мне поднесете за них. С чем у вас ноне фляжка, Алексей Павлыч?
С березовкой, отвечал барин.
Чудесная водка, пользительная. Кустик вот сейчас на бугорке выбрать, на пеньке присесть первый сорт. Жену свою продать! Ах ты господи! Ну, нешто не баловство это? Оттого тут у нас и хлебопашество всякое упало. Катушкина знаете? Кривой такой. Ноне и не сеял. Дочь отпустил в куфарки, сыновья в извоз ездят тем и питается. А уж и пьет же!..
Да ведь и ты не сеял.
Я? Я дело другое. Я егерь. Зачем мне сеять? Я от господ питаюсь. Меня господа прокормят. Стаканчик поднесут, колбаски с булочкой дадут на закуску вот я и жив. Да и не стоит сеять-то ноне, ваше благородие, будем говорить так. Вот я свои полоски старосте за девять рублей сдал и прав. Чего мне? Старуха моя брусникой да грибами заработает. Корье ноне ее звали драть и то не пошла «Чего, я говорю, ты, дура, не идешь? Ступай! По крайности мужу на вино заработаешь». «Нет, говорит, Панкрат Семеныч, будете вы и от господ сыты» Вот старуха у меня обленилась, это точно. Она набаловалась это действительно. В праздник без сороковки обедать не садится. Я-то по праздникам все с господами на охоте, так ее и поучить хорошенько некому вот через это и избаловалась. Прежде она у меня и сеяла, и картошку сажала, а теперь вот что ты хочешь! «Зачем, говорит, Панкрат, нам сеять? Сдаем мы за тридцать рублей в лето избу господам-охотникам вот мы и живы»
Смотри. Что это? прошептал барин.
Кажись, куропатка, тихо отвечал Панкрат.
Собака замерла и делала стойку. Пауза. Раздался выстрел, за ним другой, наконец третий. Оба промахнулись. Птица захлопала крыльями и виднелась между голыми деревцами.
Заряжайте скорей, Алексей Павлыч, заряжайте, говорил Панкрат.
Барин вложил патрон, но было уже поздно. Стал заряжать свое тульское ружьишко и Панкрат.
Какая досада! говорил барин. Какой тетерев здоровый был.
Не обижайтесь, Алексей Павлыч, сейчас на куропаток наведу, утешал его Панкрат. Дождик-то только вот разве что начался. Ах, уж и погода же нынче! Передохнуть дождь не дает. Только выглянет солнышко смотришь, опять скрылось за тучу и зарядил дождь. Ведь вот весь мокрый иду. Вот кабы теперь да из фляжечки вашей начал он заискивающим тоном.
Наведи прежде на выводков, перебил его барин.
Наведу, Алексей Павлыч, сейчас наведу. Давайте вот влево держать на сторожку. Тут сторожка сейчас будет. Ведь вот от порубки охраняют лес, а смотри как везде вырубили! Тo и дело свежие пни попадаются. Ох, грехи, грехи! А и грешен же здешний сторож Ефим. Только слава, что сторож, а будем говорить так, что первый мазурик, со всеми ворами заодно. Дай полтину и руби. Ужасти как нынче народ избаловался!
Лес становился гуще. Показалась сосна.
Вы вот давеча, Алексей Павлыч, говорили насчет посевов, опять начал Панкрат. А стоит ли по нынешним временам сеять? Вот я сдал свои полоски старосте и прав. Овес ноне у лавочника купить четыре рубля с гривенником, картошку вон по тридцать пять копеек мешок продают, рожь нипочем, сено никто не покупает даже, так какой тут посев! Так уж разве у кого заведено, так чтобы не останавливать. А мне какой расчет? Лошади у меня нет. Коровенка Да и коровенку к зиме думаем продать. Молочишка понадобится, так на пятачок и купим. А ведь за коровой уход нужен. А старуха у меня обленилась. А потом ежели говорить так, то я от господ сыт, а ей дочка из Питера нет-нет да и вышлет что ни на есть. У меня, ваше благородие, дочка хорошо в Питере живет, на манер барыни живет. То есть она, собственно, у барина в услужении, и надо бы ее, шкуру барабанную, хорошенько мне проучить за ейное уксусное поведение, ну да кто Богу не грешен, царю не виноват. Берегу ее, чтобы под старость нас со старухой кормила. Она и теперь: то мне на табак, то старухе свои обносочки с оказией Нынче господских сигарок пятнадцать штук мне прислала, потом жилетку такую травками господскую, от своего барина. Не сумел только я сберечь-то ее, а жилетка чудесная была, дай бог здоровья Танюшке. Танюшкой у меня дочь-то звать. И как это только она над своим барином властвует, так это просто удивительно! Пожилой уж он и с женой не живет. Да, вот на это дал ей Господь разум. В бархатном пальте щеголяет, при цепочке и при часах ходит. По весне я возил господину Голубцову щенков от евонной рыжей суки, так заходил к ней. Бикштес изжарила и сразу полдюжину пива выставила. «Тятенька, кушайте, тятенька, закусите». Нет, она хоть и набаловавшись, а почтительная. Три рубля потом на дорогу мне дала, слова не сказала. Живет она у барина по кухарочной части, а ежели будем рассуждать так, то на манер как бы в воспитальницах. Пошла она меня провожать на железную дорогу, вырядилась, так я думал, что барыня. Ей-богу. Сзади это у ней во как оттопырившись.