Батарея, к бою!
И не успел никто из бойцов среагировать, как лейтенант уже выскочил из-за дерева поливая всё вокруг огнём из своего автомата.
Немцы тут же попадали на землю кто замертво, а кто-то, пригибаясь от пуль. Снова послышались автоматные очереди и крики. Сидамонов уже летел на землю, сражённый пулей в грудь. Остроухов сделал пару выстрелов и, понимая, что из офицеров остался один, и надо как-то командовать, заорал:
Ура!
Артиллеристы тут же подхватили такой знакомый всему советскому народу клич и, поднявшись чуть ли не во весь рост, ринулись на оставшихся немцев, которые продолжали отстреливаться, а пули их ранили или убивали бойца за бойцом.
Остроухов уже ничего не чувствовал: ни ненависти, ни страха. Было лишь одно животное желание выжить. Его ППШ строчил почти беспрерывно, поражая фрица за фрицем, тени которых валились на землю, а крики разрывали округу.
Как-то незаметно бой стал затихать. Уже не доносилось выстрелов, а лишь стоны боли оставшихся бойцов батареи.
Остроухов чувствовал себя опустошённым. Он не до конца понимал, что произошло. Но тут, его взгляд упал на часы. Без пяти двенадцать. Операция! Точно! Им надо стрелять! А он остался единственным офицером здесь.
Батарея! захрипел он. Сколько нас осталось?
Мало! отозвался кто-то из бойцов. Почти все раненые.
Слушай поверку! скомандовал офицер и принялся по памяти называть фамилии бойцов. Отозвалось лишь двенадцать.
Батарея, слушай приказ! продолжил он, чувствуя, как силы возвращаются к нему. Подготовить орудия! Будем выполнять поставленную задачу оставшимися силами! Вопросы?
Никак нет! раздался слабый ответ хором из оставшихся ребят.