На празднике Ванвейлен объяснил, что ему нужны носильщики. Дикари из деревни отказались сами идти к побережью, но, соблазненные красивыми бусами, напали на соседнюю деревню. Половину пленников они продали Ванвейлену, за сорок бус штуку, а половину усыновили, чтобы потом съесть.
Бредшо вел себя смирно и водворять демократию не порывался. Возможно, это было связано с тем, что в племени и так господствовала демократия, столь полная, что она не нуждалась даже в спецслужбах для охраны демократии. Он только сказал, что Ванвейлен оправдывает свою репутацию.
Да, была у двадцатисемилетнего Ванвейлена репутация, была с тех самых пор, когда Ванвейлен возглавил маленькую экспедицию «Интерспейса», – компании время от времени посылали в космос хлюпкие разведывательные ракеты, потому что эти деньги списывались им с налогов. Никто не хотел тогда идти под начальство молодого голодного капитана, сына нью‑тайваньских эмигрантов, и Ванвейлен набрал людей со всяческими прорехами в биографии. За Вегой‑20 это отребье отказалось лететь дальше, и капитану пришлось продырявить пару горячих голов, чтобы охладить остальные. Экспедиция завершилась довольно удачно, но по возвращении Ванвейлена из компании вышибли.
Так вот появилась у Ванвейлена репутация, а заодно и файл в федеральном компьютере. Ха‑ароший файл, увлекательный, кабы не этот файл, и не выбрал бы господин Бредшо себе такого капитана для импорта геофизической демократии…
Когда у землян стало шестьдесят рабов, Ванвейлен снял с корабля все оборудование, какое хотел, навьючил рабов копченым мясом, саговой мукой и разобранным ракетным двигателем, запасся хорошей водой и двинулся к побережью.
Дорогу в город дикари и в самом деле знали отлично. Через десять дней земляне увидели с вершины холма городские здания. Тут рабы сложили поклажу, сели под пальму, зажарили курицу, скатили косточки к Городу вниз, собрали свои корзины и объяснили Ванвейлену, что он может их, конечно, съесть, но в город они не пойдут.
Ванвейлен не стал их есть, и земляне спустились в Город одни.
Маленький город с большим космодромом для народных собраний был пуст лет триста. Время и отчасти землетрясение потрудились над ним, но преуспели мало, ибо люди им не помогли.
Люди пропали, а душа города осталась на месте: виноградные прессы и земляные печи для меди и золота, фрески на стенах, дома и очаги, боги и оборотни‑предки, спустившиеся с гор в виде животных. В городских цистернах плескалась дождевая вода, но изощренная система подземных каналов, пронизывавшая горные террасы, была безнадежно разрушена. В доках рассыхались корабли со звериными мордами, за стенами городских садов дичали яблони и пчелы, в храмах на голодных богах истлела одежда, в золотых рудниках на склонах гор обрушилась деревянная крепь: «Люди вынесли из гор золото и потеряли интерес к этой земле», – подумал Ванвейлен.
В храмах стояли яшмовые ларцы, в ларцах – сандаловые валики, на которые когда‑то были навиты шелковые свитки. Слова истлели. Из‑за обилия рисунков и подписей город сам был как большая книга, но Ванвейлен не умел читать и только разглядывал картинки.
На картинках текла обычная жизнь людей, вещей и исчадий фантазии. Стучали по наковальне кузнецы, лавочники расхваливали товар, умирали и воскресали боги, и над рудниками, похожими на преисподнюю, росли золотые деревья с говорящими яблоками. Люди были маленькие и с паучьими ножками, – те, кто рисовал картинки‑комиксы, знали, что главные действующие лица нарисованных историй – не люди, а вещи более непреходящие: Города, Сады, Священные Вещицы.
Но самое невероятное было – клады. Круглые монеты, квадратные монеты, монеты со звериными головами и головами человеческими, монеты с дырочкой посередине и вверху, но чаще всего: рубленые слитки с номером и печатью, изображавшие множество людей на площади. Детекторы обнаруживали заветные кубышки в пересохших колодцах, в кладках печей, в самых бедных домах, и почти во всех: золото, золото, золото.