В ресторане первым делом мы увидели Игорька Баркова, и к нему мы с Яцеком и подсели.
Как дела? спросил Игорёк, крутясь на стуле, сверкая глазами то вправо, то влево.
А тебя можно поздравить? спросил я его.
На прошлой неделе Игорёк (он режиссёр) получил в Сан-Франциско премию «Золотые ворота» и прилетел домой уже лауреатом.
Да, сказал Игорёк. Спасибо, Яцек, сказал он. Ты мне пятёрку не займёшь? Батюшки! закричал он. Ирка появилась!
Сквозь щёлканье бамбука под кривыми зеркалами и декоративными глыбами прошла Ирина Иванова, наша мировая звезда, высокая прекрасная девица, вся на винте. Шла она без лишних слов, лишь юбка колыхалась на бёдрах, привет, привет, да и только.
Увидев Баркова, она присела к нам, и Игорёк нас познакомил.
Год был на исходе. Выходит, значит, так: от снежных колких буранов к весенней размазне, а потом к шелестящей велосипедной команде на просохшей мостовой, от духоты наёмной нашей дачи и от трясины пруда, от Сонечкиных осенних страстей к позднему моему изгнанию, от бед и унижений к знакомству с Ириной Ивановой?
Я хочу вас ваять, сказал Яцек Ирине.
Валяйте, сказала Ирина и повернулась ко мне: А вы тот самый Корзинкин?
Не знаю уж, что на меня нашло, но только не мог я терпеть насмешек от Ирины Ивановой.
Какой это тот самый? воскликнул я. Что это значит тот самый? Всё это ложь! Никакой я не тот самый! Я сам по себе, без них всех, и вовсе я не тот самый!
Успокойтесь, шепнула мне Ирина прямо в лицо, прямо в глаза и погладила по щеке: Миша, что вы? Она встала и сказала громко: Я приду через пятнадцать минут, и мне бы хотелось, Миша, чтобы вы за это время переменили обо мне мнение в лучшую сторону.
Ушла.
Она хорошая? спросил я Игорька.
Ты что, слепой? Девица первый класс.
Но хорошая? переспросил встревоженный Яцек.
Не знаю, промямлил Барков. Меня она не волнует.
Яцек! крикнул я. Посмотри на этого сноба! Весь мир она волнует, а его нет.
Барков засмеялся:
Да не, ребята, вы меня не так поняли. Она меня не волнует в плане кино, вот что. Он пригнулся к столу и зашептал, смешно и быстро перемещая зрачки то вправо, то влево: Ведь я же хочу всё перевернуть, вот в чём дело. Всё наоборот, понимаете? В том числе и женский тип назад, бежать от всех этих эталонов. Как Антониони с Моникой Витти. Только я и этого паренька хочу перевернуть, понятно? Всё перевернуть.
Кого же ты будешь сейчас снимать, Игорёк? спросил я.
Не знаю пока, но только Ира Иванова меня теперь не волнует. В этом плане.
Он стал рассказывать, что уезжает на днях со своей группой на Южный берег Крыма и там начнёт снимать что-то такое замечательное, никем ещё не виданное, что-то такое сам он ещё не знает что.
Сними меня, Игорёк, попросил я его.
Ты лучше, Миша, иди ко мне администратором. Он засмеялся.
Нет, сказал я, об администраторе не может быть и речи, а вот ты лучше сними меня в какой-нибудь роли.
Игорёк опять засмеялся, а Яцек обиделся за меня и перешёл на «вы».
Почему же вы не хотите снять Мишу? сказал он. Чем же он хуже других? Я вот, к примеру, собираюсь его ваять.
Ладно, засмеялся Барков. Сниму тебя в эпизоде. Рта не успеешь открыть, как я тебя сниму.
Напрасно ты так относишься к эпизодам, упрекнул я его. Ты бы посмотрел на Феллини. Какие у него эпизоды!
Сниму тебя с блеском, сказал Игорёк. А Феллини у меня ещё попляшет.
Подошла Ирина и присела рядом со мной.
Фу, сказала она, вы бы хоть бутерброд мне сделали, Миша.
Я быстро состряпал ей бутерброд с кетой, а сверху положил кружок парникового огурчика и зелёный листочек для красоты.
И воды налейте, попросила она.
Я налил ей боржома и положил в фужер ломтик лимона. Она с удивлением посмотрела на меня и вдруг сказала такую штуку, что я чуть не поперхнулся коньяком.
Как ловко вы это всё делаете, Миша, сказала она. Вам бы мужем моим быть.
Барков засмеялся, а мы с Яцеком так и уставились на неё.
Всё время хожу голодная, пожаловалась Ирина. Мужа выгнала, со свёкром поссорилась, а сама, идиотка, ничего себе сварить не умею.
Она расплакалась.
Барков улыбался.
А мы с Яцеком чуть с ума не сошли.
Ирина, что с вами? Скажите! Не делайте нам больно.
Муж тунеядец, свёкор педант, а сама я дура, одна-одинёшенька, пожаловалась она сквозь слёзы. Потом встала и сказала нам с Яцеком: Проводите меня, друзья. Миша, если можно, заверните это филе для меня в салфетку. Спасибо.