– И полиция ничего не предпринимает?
– Если их сносят, они появляются снова, только подальше…
Это причудливое сооружение было сделано из старых ящиков и кусков брезента. Внутри мог поместиться лишь один человек, да и то в позе эмбриона. От соломы, рваных одеял и разбросанных по земле старых газет шел такой смрад, что никакие сквозняки не могли его выветрить.
Месье Паррен опасался дотрагиваться до вещей пострадавшего, и Мегрэ пришлось наклониться, чтобы рассмотреть их ближе.
Жестяной цилиндр с дырками и решеткой, который заменял плиту, еще был покрыт сероватой золой. Рядом лежали неизвестно где подобранные куски древесного угля. Приподняв одеяло, комиссар обнаружил своеобразный клад: две черствые горбушки хлеба, небольшой кусок чесночной колбасы, а рядом, в углу, – книги, заглавия которых он прочел вполголоса:
– «Мудрость» Верлена, «Надгробные речи» Боссюэ…
Мегрэ поднял с земли какой-то журнал, который, должно быть, долго валялся под дождем и был извлечен из мусорного ящика. Оказалось, что это старый номер «Медицинского вестника».
И наконец, разорванная книга, точнее, только вторая часть – «Записки с острова Святой Елены»[3].
Судья Данцигер выглядел не менее озадаченным, чем представитель прокуратуры.
– Странный подбор литературы, – заметил судья.
– Наверное, случайно попалось, – высказал свое мнение Мегрэ.
Там же, под дырявым одеялом, комиссар нашел кое-какую одежду: серый, весь в заплатах свитер с пятнами краски, вероятно принадлежавший какому-нибудь художнику; брюки из желтоватого тика; войлочные домашние туфли с дырявыми подошвами; пять непарных носков. И наконец, ножницы, одно из лезвий которых было сломано.
– Он умер? – спросил помощник прокурора, по-прежнему держась на почтительном расстоянии, словно боялся набраться блох.
– Час назад, когда я звонил в больницу, был еще жив.
– Врачи думают, он выкарабкается?
– Пытаются спасти… У бедняги проломлен череп, а кроме этого, ему грозит воспаление легких.
Мегрэ машинально катал взад и вперед сломанную детскую коляску, – наверное, бродяга брал ее с собой, когда ходил рыться в мусорных баках. Обернувшись к небольшой группе клошаров, внимательно следивших за его действиями, комиссар по очереди оглядел их всех. Некоторые сразу же отвернулись, а на лицах остальных застыло тупое равнодушие.
– Эй, подойди-ка сюда!.. – подозвал он женщину, поманив ее пальцем.
Если бы все это происходило лет тридцать назад, когда Мегрэ еще служил в отделе охраны уличного порядка, он мог бы назвать каждого по имени, поскольку в то время знал большинство парижских бродяг в лицо.
Впрочем, с тех пор они почти не изменились. Разве что их количество заметно поубавилось.
– Где ты ночуешь?
Женщина улыбнулась, будто желая его задобрить.
– Вон там, – ответила она, указав на мост Луи-Филиппа.
– Ты знаешь человека, которого ночью вытащили из воды?
От нее разило винным перегаром, лицо отекло. Сложив руки на животе, женщина кивнула.
– Мы звали его Тубибом[4].
– Почему?
– А он из образованных. Говорят, и вправду раньше был врачом.
– Давно он живет под мостами?
– Много лет.
– Сколько?
– Не знаю… Уже потеряла счет годам…
Сказав это, женщина рассмеялась и отбросила с лица седую прядь. Когда она молчала, то выглядела лет на шестьдесят, но стоило ей заговорить, как сразу же становилось заметно, что у нее почти не осталось зубов, и она казалась намного старше. Однако в глазах ее по-прежнему таилась усмешка, и время от времени она оборачивалась к остальным бродягам, как бы призывая их в свидетели.
– Разве не так? – спрашивала она у них.
Те только кивали в ответ, чувствуя себя неуютно в присутствии комиссара и всех щегольски одетых господ.
– Он жил один?
Это снова ее рассмешило.
– А с кем же ему жить?
– Он всегда ночевал под этим мостом?
– Не всегда… Я встречала его и под Новым мостом, а еще раньше – на набережной Берси…
– А на рынке Ле-Аль? – Мегрэ прекрасно знал, что многие клошары ночуют именно там.
– Нет, – ответила женщина.
– Случалось тебе видеть его у мусорных баков?
– Иногда…
Выходит, несмотря на детскую коляску, он не специализировался на макулатуре и тряпье, и этим объяснялось то, что он лег спать так рано.
– Чаще всего он подрабатывал человеком-сэндвичем, живой рекламой.
– А что ты еще о нем знаешь?
– Больше ничего…
– Он когда-нибудь разговаривал с тобой?
– А как же! Ведь я иногда его стригла… Нужно помогать друг другу!
– Он много пил? – Мегрэ понимал бессмысленность этого вопроса: почти все клошары крепко выпивали. – Вино, например?
– Не больше других.
– Насколько много?
– Пьяным я его никогда не видала. Не то что я… – И она засмеялась. – Представьте себе, я вас помню и знаю, что вы не злой. Как-то раз вы меня допрашивали у себя в кабинете… Давно это было, может, лет двадцать назад, когда я еще работала у ворот Сен-Дени…
– Ты ничего не слыхала прошлой ночью?
Она показала рукой на мост Луи-Филиппа, как будто хотела подчеркнуть расстояние, которое отделяло его от моста Мари.
– Слишком далеко…
– И ничего не видела?
– Только фары «скорой помощи»… Я подошла поближе – правда, не очень близко, так как боялась, что меня заметут, – и разглядела, что это и вправду была «скорая помощь»…
– А вы что-нибудь видели? – обратился Мегрэ к трем другим клошарам.
Те испуганно замотали головами.
– Может быть, подойти к владельцу «Пуату»? – предложил помощник прокурора, который чувствовал себя здесь крайне неуютно.
Хозяин «Пуату», совсем не похожий на фламандца, уже поджидал их. Вместе с ним на борту тоже жили жена и дети, хотя баржа принадлежала не ему. Она почти всегда ходила по одному маршруту: от песчаных карьеров в верховьях Сены до Парижа. Звали речника Жюстен Гуле, сорока пяти лет; он был невысокого роста, с плутоватыми глазами и словно прилипшей к губе потухшей сигаретой.
Из-за грохота находившегося неподалеку крана, продолжавшего разгружать песок, приходилось повышать голос.
– Вот ведь занятно! – хмыкнул Гуле.
– Что занятно?
– Да то, что нашлись люди, которые не поленились стукнуть бродягу по башке и швырнуть его в воду.
– Вы их видели?
– Я вообще ничего не видел.
– Где вы находились?
– Когда напали на этого малого? У себя в постели.
– Что вы слышали?
– Слышал, как кто-то вопил.
– А шум машины?
– Может быть. Но наверху, по набережной, вечно мчатся машины, так что я не обратил на это внимания.
– Вы поднялись на палубу?
– Ну да… Как был, в пижаме, даже брюки не успел натянуть.
– А ваша жена?
– Она спросонья спросила: «Куда ты?»
– Что вы увидели с палубы?
– Да ничего… Как всегда, волны Сены. Там, где проходили суда, вода бурлила. Я крикнул: «Эй!» – чтобы клошар ответил и я понял, с какой стороны он барахтается.
– А где в это время находился Жеф ван Гут?
– Фламандец-то? Я потом увидел, что он вышел на палубу баржи… Он как раз отвязывал шлюпку… Когда она проплывала мимо, я спрыгнул туда… Этот тип то всплывал, то исчезал… Фламандец попытался зацепить его моим багром…
– С большим железным крюком на конце?
– Багор как багор.
– А вы не могли случайно разбить ему голову, когда пытались зацепить багром?
– Ну нет!.. В конце концов мы все-таки поддели его за штанину. Я сразу нагнулся и схватил его за ногу.
– Он был без сознания?
– Глаза у него оставались открытыми.
– Он ничего не сказал?
– Из его рта выливалась вода… Потом на барже у фламандца мы заметили, что бедняга весь в крови.
– Полагаю, на этом можно закончить, – вполголоса буркнул помощник прокурора. Вся эта история мало его интересовала.
– Хорошо. Я займусь остальным, – сказал Мегрэ.
– Вы пойдете в больницу?
– Да, прямо сейчас. Врачи говорят, что пройдет много времени, прежде чем он сможет говорить.
– Держите меня в курсе.
– Непременно.
Когда они снова проходили под мостом Мари, Мегрэ сказал Лапуэнту:
– Позвони в комиссариат квартала, пусть пришлют человека.
– А где вы будете, патрон?
– Здесь.
И Мегрэ с серьезным видом пожал руки представителям прокуратуры.