– Здравствуйте.
– Здравствуйте, – не глядя, ответила Наташа, направляясь в сторону детского сада.
Я повернул вслед за ними.
– Вы меня извините, – рассеянно бормотал я. – Вчера, наверное, я не то сказал. Понимаете, только с поезда и прямо к вам.
Наташа не останавливалась, таща за собой ребенка. Я продолжал оправдываться.
– Я не хотел вам доставить неприятности. Я только хотел поговорить, объясниться. Вы меня неправильно поняли.
Мать с ребенком на мгновение остановились.
– Я вас прекрасно поняла. И нечего себя больше утруждать. Извините, но я спешу. До свидания, – и она снова зашагала четким шагом в сторону сада.
– Но мне нужно с вами поговорить! – крикнул я ей вслед.
– Нам не о чем с вами разговаривать, – не оборачиваясь, отрезала Наташа и скрылась за углом.
А я остался стоять, как вкопанный на месте, в который раз оплеванный судьбой. День был для меня потерян. Помедлив минутку, я поплелся по еще влажной мостовой. Задержался на мгновение возле киоска «Союзпечати», чтобы купить сигарет и направился в сторону милиции, чтобы уладить дела с получением паспорта.
***
Отстояв огромную очередь, я вошел в кабинет. Меня встретила молоденькая девушка, беспрерывно перекладывавшая бумажки с места на место.
– Что вам? – не прерывая своего дела, спросила она.
– Паспорт получить.
– В паспортный стол, – сердито отрезала она.
– Но мне нужно новый.
– Пишите заявление. Образец в коридоре, – пробурчала она, протягивая мне листы бумаги.
Я вышел в коридор, положил перед собой лист.
– Извините, у вас ручки не найдется? – я обратился к старушке, складывавшей в целлофановый пакет кучу документов и бумаг, а про себя подумал «Неужели и мне все это предстоит?».
Старушка протянула мне шариковую ручку, обмотанную синей изолентой. Я быстро накромсал заявление и снова вошел в кабинет.
– Вот, пожалуйста, – протянул я ей бумагу.
Девушка, не глядя, взяла лист.
– Свидетельство о рождении.
– У меня его нет.
– Военный билет.
– Тоже нет.
– Ну, знаете, – девушка сунула мне заявление обратно.
Я снова положил его ей на стол.
– Понимаете, девушка, все документы и свидетельство и паспорт и военный билет у меня украли, – солгал я ей, понимая, что этой бумажной кукле ничего не втолкуешь.
– Заявление об утере есть?
– Нет, – промямлил я. – Понимаете…
– Кошмар, – девушка закатила глаза к небу. – Детский сад, да и только. Пишите.
Она протянула мне чистый лист.
– А что писать?
– Заявление об утере документов.
– Извините, – я ощутил свою неловкость. – Но у вас ручки не будет?
Девушка тяжело вздохнула и подала мне ручку. Мои пальцы ощутили тепло, нагретой от постоянной писанины пластмассы.
– Вот, – протянул я ей новое заявление.
Паспортистка пробежала по нему глазами.
– Правильно? – осведомился я.
– Правильно, – она сложила мои заявления вместе. – Теперь четыре фотографии на паспорт, документ об установлении личности.
– А если его нет?
– Ну что-то у вас должно быть, – девушка начала понемногу оттаивать.
Наверное мой жалкий вид разжалобил эту фарфоровую куклу.
– У меня ничего нет, – пожал я плечами. – Вот только справка.
Я протянул паспортистке злополучный листок.
– Это документом являться не может, – девушка отстранила бумажку. -. Нужно с фотографией. Пропуск, водительские права.
Я удручено вздохнул.
– Ну так что мне теперь делать?
– Я не знаю, – она повертела справку. – Это документом быть не может. Знаете что, сходите в домоуправление, принесите выписку из домовой книги. Они там знают.
Я начал ощущать, что очередная дверь в моей жизни может захлопнуться.
– Но, девушка, как вам объяснить, – я не мог найти подходящих слов. – Дело в том, что я из другого города.
Снова ложь. Ложь во имя правды. Я стал осознавать, что всю оставшуюся жизнь мне придется лгать. Лгать людям, лгать себе. Это было ужасно, но другого выхода у меня не было. Я осознавал свою беспомощность перед этой хрупкой девушкой, то и дело шелестевшей бумажками.
– Значит, вам нужно съездить туда и привезти оттуда бумагу. В конце концов, там, где вы получали паспорт, все сведения о вас сохранились. Привезете, тогда и поговорим, – она отложила мои заявления в сторону и тут же завалила их грудой других бумаг.
Лгать о том, что тот паспортный стол сгорел, город разрушен, мне почему-то не хотелось. Да это и не имело смысла.
– До свидания, – обреченно произнес я и вышел душной комнаты кабинета на улицу.
Немного поразмыслив, я направился в ближайшую столовую, где скорее не позавтракал, а перебил аппетит, что хоть как-то заглушило чувство голода. Затем, заскочив в соседний магазин, и купив на оставшиеся деньги батон и бутылку молока, я отправился к Соломону.
Соломона дома не было. Дверь была прикрыта на клямку с всунутой в нее палочкой. Старый еврей не опасался, что его обворуют. Помедлив, я направился в парк, отыскал вчерашнюю скамейку, присел. Стайка голубей, учуяв запах хлеба, тут же слетелась к моим ногам и стала ворковать, ожидая долгожданного угощения. Я надломил батон, раскрошил его в руке и бросил вечно голодной ораве, которая тут же бубня и толкаясь крыльями, принялась набивать крошками свой ненасытный зоб. Так, подкармливая голубей, я незаметно съел батон, запивая его подкисшим молоком. Стряхнув последние крошки на землю, я достал сигарету и закурил. Голуби, покрутив головами и осознав, что больше от меня ждать нечего, сердито надулись, вспорхнули и улетели в поисках следующего куска хлеба.
Идти было некуда. Денег тоже не осталось. Можно было бы конечно сдать бутылку, но я решил не утруждать себя. А аккуратно опустил бутылку в урну, наслаждаясь мелодичным звоном, который она издала, ударяясь о металлическую стенку.
– Нехорошо, молодой человек. Нехорошо, – раздался за спиной скрипучий голос Соломона. – Вы выбросите, другой выбросит, а молоко затем куда наливать?
Старик достал бутылку из урны и сунул ее в сшитую из мешковины сумку, где уже позвякивала пара таких же ее подружек.
– Соломон что? Соломон только спасибо скажет. Тут бутылка, там бутылка. Вот и на хлебушек хватило. А если на это посмотреть с другой стороны? Тут бутылка, там бутылка, а молоко наливать некуда. Нехорошо получается.
Я улыбнулся. Как мне показалось, ворчать по поводу и без повода у Соломона стало жизненной необходимостью.
– Вы уже кушали? – вдруг спросил меня Соломон и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Молоко и батон для такого молодого человека – это не еда. Пойдемте. Голда приготовила чудесный суп. И не отказывайтесь. Соломон не любит, когда кто-то отказывается.
Старик направился к своему дворику. Я послушно поплелся за ним.
– Я ваши годы, знаете, как кушал. Хотя, что я вру. Когда мне было столько же, сколько вам сейчас, кушать было нечего. Но если бы можно было съесть все, Соломон съел бы все. Это теперь ему нужно как воробышку. А может, и вы кушаете, как воробышек? – старик лукаво усмехнулся.
Дома уже ждал обед. Словно предчувствуя мое возвращение, Голда поставила на стол третью тарелку. Сполоснув руки под старым, кое-где проржавевшим умывальником я покорно сел за стол. Соломон раздал хлеб, что-то пробурчал себе под нос, и Голда принялась разливать суп. Обед прошел в молчании. Соломон то и дело косо поглядывал на дочь, и та кротко подливала мне дымящейся, пахнущей свежей зеленью жидкости. После трапезы Голда занялась мытьем посуды, а мы с Соломоном вышли во двор. Присев на тележку я закурил. Соломон примостился рядышком, зевая и щурясь от яркого весеннего солнца. Пока дымилась сигарета, я успел рассказать Соломону о своих злоключениях, на что тот только вздыхал и покачивал головой. Обычно разговорчивый, он не произнес ни слова и только в конце добавил.
– Без документов теперь нельзя. Посадить могут, – затем ловко спрыгнул с тележки и побежал в дом.
Я достал вторую сигарету. Из открытой форточки донеслось звяканье посуды и приглушенный голос Голды.