Но даже теперь мы не могли поверить в
его смерть, ибо однажды он ужебылнайденмертвымвэтомкабинете,--
казалось,онумерестественнойсмертью,восне,именнотак,как это
давным-давно предсказала ему, глядя в лохань с водой,гадалка-провидица;в
тевременагодыегоосенилишьнаступали, а страна была еще достаточно
живой, чтобы оннечувствовалсебявбезопасностидажевсобственном
кабинете,всвоейпотайной спальне, но тем не менее он правил так, словно
был уверен, что не умретникогда,ипрезидентскийдворецсовсемиего
дворами и службами был скорее похож на рынок, нежели на дворец, -- на рынок,
гдебылонепробитьсясквозьтолчею босых денщиков, разгружающих тяжело
навьюченных ослов, втаскивающих в дворцовые коридорыкорзинысовощамии
курами;тамнужно было обходить скопища баб, которые с голодными детьми на
руках дремали на лестницах в ожидании чудес официальногомилосердия;тои
делоувертыватьсяотпотоков мутной воды, которую его сварливые любовницы
выплескивали из цветочных ваз, чтобы поставить внихсвежиецветывзамен
увядшихза ночь; эти дамы протирали мокрыми тряпками полы и распевали песни
о греховной любви, отбиваяритмвениками,которымионивыколачивалина
балконахковры;ударывениковипение смешивались с крикливыми голосами
пожизненно просиживающих штаны чиновников, бранящихся между собой и с бранью
гоняющих кур из ящиков своих письменных столов, где глупые птицы преспокойно
несли яйца, а с этой бранью соседствовали звуки общего для женщинисолдат
нужника,и гомон птиц, и грызня бездомных дворняг в зале заседаний; и никто
здесь не знал, кто есть кто, не знал, где чтонаходитсявэтомдворцес
сотнямираспахнутыхнастежьгромадныхдверей,иужникакнельзя было
определить в этом бедламе, в этом феноменальном столпотворении,ктоигде
здесьправительство;хозяиндворцанетолькопринималучастиев этой
базарной неразберихе -- он был ее творцом, ее вдохновителем и зачинателем, и
как только загорался свет в окнах его спальни, -- а это случалось задолго до
первых петухов, -- трубач президентской гвардии начинал трубить зарюнового
дня,сигналподхватываливблизлежащихказармахКонде и передавали его
дальше, на базу Сан-Херонимо, а оттуда он долетал докрепостивпорту,и
крепостьтожеповторялашесть тактов зори, шесть сигналов, которые будили
сперва столицу, а затем всю страну, пока хозяин дворцапредавалсяутренним
размышлениям,сидя на стульчаке портативного нужника, зажимая ладонями уши,
чтобы унять шум в голове, который начинал в ту пору докучать ему,ивзирая
наогникораблей,плывущихпо живому, дымчато-переливчатому, как топазы,
морю, -- в то славное время оно еще плескалосьподегоокнами;затемон
отправлялсяна молочную ферму, чтобы проверить, сколько нынче утром надоили
молока, и распорядиться насчет еговыдачи,послечеготрипрезидентские
каретыразвозилимолокопо казармам города, -- он лично проверял, сколько
надоено, и распоряжался выдачей молока с той самой поры, когда водворилсяв
президентскомдворце; затем он выпивал на кухне чашку черного кофе и съедал
кусок касабэ, не представляя себе, куда поведут его ветры нового дня, чем он
будетнынчезаниматься,ислюбопытствомприслушивалсякразговорам
прислуги;онделалэтовсегда,ибо в этой обители он находил общий язык
только с прислугой, с ней ему было просто, и он всерьез ценил похвалусебе,
исходившую от прислуги, и легко читал в ее сердцах.