3.
Вернемся в Карнаво, к моему багажу и кИворуБлэку,что
тащит его, изображая невесть какие мучения и бормоча комический
вздор из некой рудиментарной роли.
Солнцеужесветилововсю,когдамывходиливсад,
отгороженный от дорогикаменнойстенойистроемкипарисов.
Эмблематическиеирисыокружализеленыйпрудок,над которым
восседала бронзовая лягушка. Из-подкудрявогокаменногодуба
убегаламеждудвухапельсиновыхдеревгравийная дорожка. С
одного края лужайки эвкалипт ронял полосатую теньнапарусину
шезлонга.Тутнекичливостьфотографической памяти, но лишь
попытка любовного воссоздания, основанная на снимках изстарой
конфетной коробки с германским касатиком на крышке.
Нетсмыславзбиратьсяпотремступенькампарадного
крыльца, "волоча за собой три тонны камней", сказал ИворБлэк:
запаснойключонзабыл,прислуга,выбегающаяназвонки,
субботними вечерамиотсутствует,ассестрой,каконуже
объяснял,связатьсяобычнымисредстваминетникакой
возможности, хотя она где-то там, внутри, всего верней,рыдает
усебяв спальне - это с ней всякий раз, что ожидаются гости,
особенно по уикэндам, когда онииспатьникомунедают,и
толкутсятутчутьнедо вторника. И мы пошли за дом, огибая
кусты опунции, цеплявшие плащ у меня на руке. Вдругяуслышал
жуткий, нечеловеческий вой и посмотрел на Блэка, но невежа лишь
ухмыльнулся.
Тобылбольшой,индиговыйараслимоннойгрудьюи
полосатыми щечками, изредка пронзительно вскрикивавший, сидя на
зябком заднем крыльце. Ивор звалего"МатаХари"-отчасти
из-заакцента,ноглавное,попричинеегополитического
прошлого. Покойная тетушка Ивора,ледиУимберг,ужеотчасти
свихнувшись(годувчетырнадцатом или пятнадцатом), пригрела
старую скорбнуюптицу,которую,какговорили,бросилодин
подозрительныйиностранецсошрамаминалицеи моноклем в
глазу. Птица умела сказать "алло", "Отто" и "папа"-скромный
словарь,отчего-топриводящийнаумхлопотливуюсемейку в
жаркой стране далеко-далеко от дома. Порой, когда мне случается
заработатьсядопоздна,илазутчикиразумабольшенешлют
донесений, шевеление неточного слова отзывается в памяти сохлым
бисквитом, зажатым в большой неповоротливой лапе попугая.
Непомню,чтобыя успел повидать Ирис до обеда (а может
быть, это ее спина помаячила мне у витражного окна на лестнице,
когда я прошмыгнулотsalled'eauсегоконфузамивмою
аскетичнуюкомнату).Предусмотрительный Ивор уверил меня, что
она - глухонемая и притом такая стеснительная, что даже теперь,
на двадцать первомгоду,никакнезаставитсебявыучиться
читатьпо мужским губам.