Въ Петербургe она слыла
англоманкойи славуэтулюбила,краснорeчиво говорила обойскаутахъ,о
Киплингe, инаходила совершенно особое удовольствiе въчастыхъ посeщенiяхъ
Дрюса,гдe,уженалeстницe,передъбольшойрекламой(женщина, сочно
намыливающаяголову мальчишкe),привeтствовалъ васъзамeчательныйзапахъ
мыла,лаванды,съ примeсьюеще чего-то, говорившаго о резиновыхъ ваннахъ,
футбольныхъмячахъикруглыхъ,тяжеленькихъ,тугоспеленутыхъ
рождественскихъпуддингахъ.Иразумeется, первыякнигиМартына былина
англiйскомъ языкe: Софья Дмитрiевна, какъ чумы,боялась "Задушевнаго Слова"
ивнушила сыну такое отвращенiе къ титулованнымъ смуглянкамъ Чарской, что и
впослeдствiи Мартынъ побаивался всякой книги,написанной женщиной, чувствуя
и въ лучшихъ изъ этихъ книгъ безсознательноестремленiе немолодойи,быть
можетъ, дебелойдамы нарядитьсявъ смазливое имя икошечкой свернуться на
канапе. Софья Дмитрiевна не терпeла уменьшительныхъ, слeдила за собой, чтобы
ихъ неупотреблять, и сердилась, когда мужъ говаривалъ: "У мальчугана опять
кашелекъ, посмотримъ, нeтъ ли температурки". Русская же литература для дeтей
кишмякишeла{9}сюсюкающимисловами,илижегрeшиладругимъ--
нравоучительствомъ.
Если фамилiя дeдаМартына цвeла въ горахъ,то дeвичьяфамилiя бабки,
волшебнымъпроисхожденiемъразнясьотъВолковыхъ, Куницыныхъ, Бeлкиныхъ,
относилась къ русской сказочной фаунe. Дивные звeри рыскали нeкогда по нашей
землe.НорусскуюсказкуСофья Дмитрiевна находилааляповатой,злойи
убогой, русскую пeсню -- безсмысленной, русскуюзагадку -- дурацкой и плохо
вeрила въ пушкинскую няню, говоря,что поэтъ ее самъ выдумалъвмeстe съ ея
побасками, спицами и тоской.Такимъ образомъ, Мартынъ въ раннемъ дeтствe не
узналъиного,чтовпослeдствiи сквозь самоцвeтную волнупамяти моглобы
прибавитькъ егожизни ещеодноочарованiе, но очарованiйбылоитакъ
вдосталь,иемунеприходилось жалeть, чтонеЕрусланомъ, азападнымъ
братомъ Еруслана,было въ дeтствe разбужено его воображенiе. Да и не все ли
равно, откуда приходитънeжный толчокъ,отъ котораготрогаетсяи катится
душа, обреченная послe сего никогда не прекращать движенiя.
II.
Надъмаленькой, узкой кроватью,събeлымиверевчатыми рeшеткамипо
бокамъисъиконкойвъголовахъ(въгрубоватойпрорeзифольги--
лаково-коричневый святой, а малиновый плюшъ на исподe подъeденъ не то молью,
не тосамимъ Мартыномъ), висeла на свeтлой стeнe {10}акварельная картина:
густойлeсъиуходящаявглубьвитая тропинка.Межъ тeмъ, въ однойизъ
англiйскихъ книжонокъ, который матьчитывала съ нимъ,-- и какъ медленно и
таинственно онапроизносила слова,доходя до конца страницы, какъ таращила
глаза, положивънанеемаленькуюбeлуюрукувълегкихъвеснушкахъи
спрашивая: "Что же, ты думаешь, случилось дальше?" -- былъ разсказъ именно о
такойкартинe сътропинкой въ лeсу прямонадъ кроватьюмальчика, который
однажды, какъ былъ, въ ночной рубашкe, перебрался изъ постели въ картину, на
тропинку,уходящую вълeсъ.