Впустив его,
квартирохозяйкасказала, чтоположилаключикнемув комнату.Уэтой
крупной, хищной немки было странное имя; мнимое подобие творительного падежа
придавало ему звук сентиментального заверения: ее звали Clara Stoboy.
А вот продолговатаякомната,гдестоиттерпеливыйчемодан... и тут
разом всё переменилось: не дай Бог кому-либо знать этуужасную унизительную
скуку,--очереднойотказпринятьгнусныйгнеточередногоновоселья,
невозможностьжитьнаглазахусовершенночужихвещей,неизбежность
бессонницы на этой кушетке!
Некоторое время он стоял у окна: небо было простоквашей; изредкав том
месте, где плылослепое солнце, появлялись опаловые ямы, и тогда внизу,на
серойкругловатойкрыше фургона, страшноскоростремилиськбытию,но
недовоплотившись растворялись тонкие тени липовых ветвей. Дом насупротив был
наполовину в лесах, апо здоровойчастикирпичногофасадаоброс плющом,
лезшим в окна. В глубине прохода, разделявшего палисадник, чернелась вывеска
подвальной угольни.
Самопо себе всеэто быловидом, как и комната была сама по себе; но
нашелсяпосредник,итеперьэтотвид становилсявидомиз этойименно
комнаты. Прозревши, она лучше не стала. Палевые в сизых тюльпанах обои будет
труднопретворитьвстепнуюдаль.Пустынюписьменногостолапридется
возделывать долго, прежде чем взойдут на ней первые строки.И долго надобно
будет сыпать пепел под кресло ив его пахи,чтобысделалось оно пригодным
для путешествий.
Хозяйка пришла звать его к телефону, и он, вежливо сутулясь, последовал
за ней в столовую. "Во-первых, -- сказал Александр Яковлевич, -- почему это,
милостивый государь, у вас в пансионе так неохотно сообщают ваш новый номер?
Выехали, небось,с треском?А во-вторых, хочу васпоздравить... Как -- вы
еще незнаете? Честноеслово?" ("Онеще ничегонезнает", --обратился
Александр Яковлевичдругой стороной голосак кому-то вне телефона). "Ну, в
таком случаевозьмите себяв рукии слушайте, ябудучитать: Только-что
вышедшаякнигастиховдосихпорнеизвестногоавтора,Федора
Годунова-Чердынцева, кажется намявлением стольярким,поэтический талант
автора столь несомненен. --Знаетечто, оборвем наэтом, авыприходите
вечером к нам, тогда получите всю статью. Нет, Федор Константинович дорогой,
сейчас ничего не скажу, нигде, ни что,-- а если хотите знать, чтоя сам
думаю, тоне обижайтесь, но он вас перехваливает. Значит, придете? Отлично.
Будем ждать".
Вешая трубку, он едва не сбилсо столика стальной жгут с карандашом на
привязи; хотел его удержать, но тут то и смахнул; потом въехал бедром в угол
буфета; потом выронил папиросу,которую на ходу тащил из пачки;и наконец,
зазвенел дверью, нерассчитав размаха, так чтопроходившаяпо коридорус
блюдцеммолокафрау Стобой холодно произнесла: упс! Ему захотелось сказать
ей,что ее палевоевсизыхтюльпанахплатьепрекрасно,чтопроборв
гофрированныхволосахидрожащиемешкищексообщаютейнечто
жорж-сандово-царственное;чтоеестоловаяверхсовершенства;ноон
ограничился сияющей улыбкой и чуть не упал на тигровые полоски, не поспевшие
за отскочившим котом, но в концеконцов он никогда и не сомневался, что так
будет,что мир,влице несколькихсотлюбителейлитературы, покинувших
Петербург, Москву, Киев, немедленно оценит его дар.