И Аарон Хоудон говорит сейчас именно то, что тысячу раз говорила себе я сама. Мне здесь делать нечего. Пусть и не с клириком, пусть одна, но я все равно уйду.
– В чем подвох? – выдавливаю я из скованного спазмом горла.
Отвожу взгляд, чтобы пресвятой не увидел решительного блеска в глазах и не принял за свою победу. Потому что это не его победа. Это мое поражение, которое я, наконец, готова принять.
– Никакого, – ледяные глаза смотрят честно, но я не верю ни единому слову.
Порой мне кажется, что мужчины просто физически не могут говорить правду. Тиарго тоже много говорит. Только потом все оказывается наоборот. Злость на Лиса смешивается с тревогой за него же, немного ослабляя ее.
– Врешь, – совсем осмелев или отупев от страха и злости, говорю я.
– Ты обвиняешь главу церкви во лжи? – насмешливо спрашивает пресвятой Аарон.
– Только в том, что ты говоришь не все, – раз он не убил меня за панибратское обращение, значит – можно, решаю я. – За путешествия по миру мне придется платить. И я хочу знать, чем именно.
– Заплатишь, – глядя на меня со странным блеском в глазах, говорит мужчина. – Своей компанией. Ну и, конечно, некоторыми своими навыками.
– В постель ни с тобой, ни с кем-то другим я не лягу, – сразу предупреждаю я.
– Я не для красоты ношу сутану, – немного угрожающе говорит он, но я замечаю смешинки в его глазах.
– Значит, в этом пункте мы друг с другом согласны, – задираю я подбородок.
– Дело в том, что я почти уверен, что ты – ключ, – возвращается он к делу.
– Кто?
– Ключ. К тем дверям, которые были закрыты твоими кровными родственниками, – одно упоминание людей, которых я как страстно желала найти в детстве, так же страстно ненавидела сейчас, заставляет мое тело содрогнуться. – И которые начинают открываться сейчас. Это не должно произойти.
– Я своих родственников не знаю, – клацаю языком я. – И о ключах ничего не слышала.
– Зато твою семью, судя по всему, неплохо знаю я. Пока вам стоит осознать хотя бы это, – глава энтелонской церкви резко отворачивается от меня, переходя снова на «вы», и направляется к своему столу.
А я, наконец, могу увидеть Тиарго. Он сидит на полу и смотрит на меня странным взглядом, вытирая кровь с губы тыльной стороной руки. Лис смотрит так, словно я в чем-то виновата. И этот взгляд так меня злит, что я еле останавливаю себя, чтобы не подбежать и не врезать с ноги по осуждающей физиономии. В чем это я виновата? В том, что говорю с тем, кто отделал Лиса? Или в том, что о моих родителях появился шанс узнать хотя бы что-то, а он так и останется в неведении? Или в том, что мне нужно что-то большее, чем он может мне дать?