Бен что-то говорит ему, вероятно, откалывает какую-то идиотскую шутку, и когда Тайлер наконец отворачивается, я выдыхаю воздух, который все это время держал в легких.
Это самая странная компания, какую только можно себе представить.
Бен Гилман хороший парень, порядочный до мозга костей, но он туп как пробка.
Тэмми Перри одна из тех девчонок, которых можно заметить, только если напрячься. Никогда не влипает в неприятности и всегда помалкивает. Скучные серо-желтые прикиды… скучные серо-желтые волосы… скучные серо-желтые веснушки.
Джимми Дуган не такой скучный, но и он не подарок. Готов поклясться, что он боится своей собственной тени. Как-то раз, когда мы учились в пятом классе и во время урока математики к нам в окно залетела птица, он описался, залив мочой все свои штаны.
А еще среди них находится Эли Миллер.
Это сложно объяснить.
Я смотрю, как она идет через всю парковку к машине Тайлера – ноги у нее длинные, от самых ушей. В ней есть нечто особенное, делающее ее не похожей на других, я хочу сказать, что она неизмеримо выше всего этого быдла, а ей это даже невдомек.
Я знаю ее еще с воскресной школы, а, может, вообще с самого моего рождения. Из детства я не помню ничего такого, где бы не было ее. Мы вместе ловили раков на озере Хармон, вместе устраивали черепашьи гонки, вместе катались по округе на велосипедах. Как-то раз мы нашли десять баксов на обочине Шоссе 17 и накупили на заправке Мерритта кучу дешевых леденцов. Пусть это была всего лишь дешевка, но, бросая эти залежалые леденцы на ступеньки парадных крылец домов, мы чувствовали себя Санта-Клаусами, явившимися к людям в середине лета. А еще мы, бывало, говорили друг с другом о том, как спасем мир или хотя бы самих себя.
Я пытаюсь об этом не вспоминать, но все равно не могу не думать о том, как Эли навестила меня в последний раз, сразу после церемонии прощания с моим отцом в похоронном зале. Она села на край моей кровати и за плакала.
«Обещай, что ты меня не забудешь», – прошептала она.
Я до сих пор не понимаю, о чем она тогда толковала и почему плакала. Может быть, так она просто пыталась со мной проститься, а я оказался слишком туп, чтобы это понять. Мне хотелось тогда просто вытереть слезы с ее щек и, быть может, обнять и сказать, что все будет хорошо, но аромат ее кожи, мягкость ее длинных темно-русых волос, прикосновение ее тела к моему оказались для меня непосильным искушением, и я поцеловал Эли в губы. Они были теплыми и влажными от слез. Она вдохнула немного воздуха и, когда я попытался поцеловать ее во второй раз, расплакалась еще сильнее и выбежала из дома. Потом мне хотелось сказать ей, что я тогда был сам не свой от горя, сослаться на временное помутнение рассудка, но правда состояла в том, что я просто ее любил. Думаю, я любил ее всегда. С тех пор она так ни разу со мной и не поговорила.
Тайлер срывает красную трикотажную куртку с капюшоном, завязанную на талии Эли, и хлопает ею по ее заду. Она одаривает его кривой улыбкой, выхватывает куртку обратно и натягивает ее на свои плечи, покрытые бледнеющим загаром. Интересно, замечает ли он вообще, какие у нее плечи – знает ли, что на правом красуется созвездие веснушек. Именно правая рука всегда свисала вниз из открытого окна «Кадиллака» ее матери, когда они ездили по городу, развозя заказчицам косметику марки «Эйвон».
Общее у всей этой компании только одно – все они старшие сыновья и дочери основателей нашего славного Общества охраны старины – тех шести семей, которые приехали сюда вместе и заселили наш округ во время земельной лихорадки 1889 года. Нили, Гилманы, Перри, Миллеры и Дуганы, а также семья вашего покорного слуги – Тейты. Полагаю, для нашего городка это почти то же самое, что семьи принцев крови.
То, что ребята теперь держатся вместе, не казалось бы таким странным, если бы они дружили и прежде, однако это было не так. Но как только умер мой отец, как только они заняли свои места в совете Общества, они вдруг стали неразлучны.
Я бы никогда никому в этом не признался, но иногда я им завидую – завидую их свободе, широким перспективам, которые открывает перед ними будущее. А моя судьба, похоже, была предрешена, когда мой отец отправился на скотоводческое ранчо, неся с собою то распятие.
Газеты после трагедии вышли под заголовками «Он задумал убийство» и «Убийства в Мидленде».
Поначалу я все ждал и ждал, когда совет Общества свяжется со мной – чтобы выразить мне соболезнования или что-то в этом духе – что угодно. Но никто так и не сказал мне ни слова. Ни единого. А Тайлер был только счастлив занять мое место везде где только можно. Я полагал, что пройдет немного времени и Эли поймет, какой он козел, но, видимо, я ошибался.
Раньше она насмехалась над Обществом охраны старины не меньше, чем я сам. И порой, когда я смотрю на нее сейчас, в окружении ее нынешних дружков – подлипал и говнюков, мне кажется, что по-настоящему я никогда ее и не знал, не знал никого из них. И что сам я вообще не существую.
Когда я открываю дверь пикапа, к его капоту подскакивает мой кузен Дейл. «Если я тебе нравилась, значит, нужно было надеть мне на палец колечко. Если я тебе нравилась, значит, нужно было надеть мне на палец колечко»[3], – назойливо и противно распевает он, вихляя бедрами у меня под носом.
Мимо идут три девчонки из начального, девятого класса старшей школы, заливаясь глупым смехом.
Я выхожу из пикапа.
– Тебе не стоит так себя вести. Ни под каким видом.
– Да брось, кузен, расслабься. Они от этого тащатся, верно, девочки? – Он начинает снова вихлять бедрами, и они все оборачиваются и снова хохочут.
– Мне тяжело это говорить, но тебе здесь ничего не обломится.
– Да ладно, их же не зря называют свежачками. Они вообще ничего не секут, так что я вполне могу казаться самым крутым парнем в школе.
– Их называют свежачками, потому что им по четырнадцать лет, а не потому, что они полные дуры. И в следующем году среди них окажется и Джесс, так что отвали.
– Да брось ты, перестань вести себя, как какой-нибудь старпер. – Он тыкает меня кулаком в плечо. – Давай вместе потусим вечерком, лады?
– Не могу, у меня последняя жатва, – говорю я, закидывая рюкзак на плечо. – К тому же ты все равно сможешь сделать только одно – припарковаться у бара «Короткая прогулка» и весь вечер болтать по телефону с девушками с заднего сиденья своего пикапа.
– Я уже все продумал. Надо подлавливать их тогда, когда они чувствуют себя беззащитными – во время игры поздно ночью или когда они готовят наперегонки мороженое-ассорти из самых разных ингредиентов. Когда они в спортивных костюмах и без макияжа. Ты говоришь им, что они прекрасны, и они твои.
– Ты идиот, – говорю я, идя вместе с ним через парковку.
– Или же гений. Одно от другого отделяет только тонкая-претонкая грань. Мне было куда легче уговаривать девчонок поболтать со мной, когда ты был квотербеком в нашей школьной команде по американскому футболу. Мне достаточно было упомянуть твое имя и сказать, что ты мой кузен.
– Если точнее, то троюродный брат.
– Как скажешь. – Мимо пробегает стайка веселых школьниц, и Дейл толкает меня локтем. – Завтра важный матч в американский футбол.
– В самом деле? – Я делаю вид, будто мне невдомек, что завтра состоится самая посещаемая игра сезона. Домашний матч после долгой выездной серии игр.
В тот вечер в прошлом году мне не следовало даже выходить на поле. Ведь моего отца тогда еще даже не похоронили. Мне бы хотелось сказать, что я сделал это ради него, или ради нашего тренера, или ради нашей команды, но, если честно, я сделал это ради себя самого. И посмотрите, к чему это меня привело.
– Он не квотербек, а говно, – бормочет Дейл, пока мы обходим машину Тайлера. – Всем известно, что его взяли в команду только потому, что его папаша оплатил строительство нового стадиона.