Я было ринулся в подъезд богатого дома, куда прошел депутат, но путь мне преградил внезапно появившийся охранник. Он вырос будто ниоткуда, отделясь от стены, и сурово спросил, заглянув мне в глаза:
Тебе здесь чего надо?
Да я Ничего м-м-м промычал я и осекся.
Что я мог ему сказать? Что хозяина готовятся убить? Это было бы слишком неосторожно: пожалуй, меня самого тут же загребли бы как соучастника подготовки преступления. Сообщить, что у меня видение? Выражение лица коротко стриженого «качка», стоявшего в парадной, ясно давало понять, что здесь не поверят ни во что иррациональное, сверхъестественное. В лучшем случае отмахнутся, в худшем вызовут «психушку». Так и не придя к решению, я счел за лучшее удалиться, чтобы спокойно обдумать, что же теперь мне делать с этой чертовой информацией о готовящемся убийстве депутата.
Я вернулся домой. Нервное напряжение заставляло бесцельно слоняться по комнатам. Чем-то нужно было занять руки, и я принялся перебирать лежащие на столе документы, подготовленные для поездки в Штаты. Вот договора, вот паспорт, вот медицинская страховка
«Стоп! сказал я сам себе на страховке и отодвинул бумаги. Дар ясновидения дан мне кем-то свыше, и этот кто-то предупреждает меня о готовящемся преступлении. Не буду ли я предателем по отношению к нему, если не вмешаюсь?..»
«Ты никому ничего не должен! бойко возразил второй, довольно мерзкий голосишко во мне. Подумаешь, предупредили его о готовящемся преступлении. Каждый день кого-нибудь грохают. На всякий чих не наздравствуешься!»
Первый голос не сдавался: «Ты предашь высшее существо, доверившее тебе ясновидение, и потом не простишь себе этого».
«Ну, признайся! завопил второй, ведь тебе совершенно не жаль потенциального покойничка. Он тебе даже противен!..»
Оглушенный своей внутренней распрей, я сидел в растерянности, не зная, что делать. Опять она, эта проклятая борьба тьмы и света в моей душе. Во мне боролись два желания. Одно высокое, продиктованное совестью, жестко требовало, чтобы я, не рассуждая, исполнил свой человеческий долг и защитил бедолагу. Другое низкое, инстинктивное, темное, злорадно и назойливо верещало во мне: «Так ему и надо, ворюге! Скольких он людей обобрал, а скольких на тот свет отправил! Пришел и его черед».
И тут же первый, совестливый голос устыжал меня: «Кто ты такой, чтобы судить людей, решать, жить им или нет?»
Хочу я того или нет, но я непримиримо раздвоен между инстинктами и совестью, и клонюсь больше то в одну сторону, то в другую. Инстинкты и совесть два противоположных начала моего сердца, побуждающих меня к двум противоположным образам мыслей и действий. Инстинкты исключают совесть и, наоборот, совесть исключает инстинкты. Что выберу я? Чему отдам предпочтение? Борьба, вечная борьба инстинктов и совести вот моя участь. Эта борьба, возможно, и есть моя настоящая работа, пока я жив?..
Я согласился, что я не судья над людьми, и решил сообщить в милицию о готовящемся убийстве.
Телефон ближайшего отделения милиции мне, по случаю, был известен. Решительно набрав номер, на другом конце провода я услышал басистую скороговорку:
Дежурный капитан слушает.
Фамилия прозвучала неразборчиво. Стараясь артикулировать предельно четко, я внятно произнес совершенно дурацкую фразу:
По имеющимся у меня сведениям, на депутата, проживающего по такому-то адресу, в ближайшее время собираются произвести покушение.
Секунду помолчав, добавил еще одну:
Пожалуйста, примите меры по защите человека.
Повесив трубку, я почувствовал огромное облегчение от чувства исполненного долга, оттого, что проблема, как будто, рассосалась. Успокоенный, размягченный, с удовольствием погрузился в подготовку к отъезду: документы, вещи надолго поглотили меня полностью. Резкий телефонный звонок неприятно стеганул по нервам.
«Чччёрт! недовольно буркнул я. Наверняка, маманя. Вот талант у человека звонить в самое неподходящее время».
Закипая раздражением, я схватил трубку и приготовился пропустить мимо ушей целый ряд ценнейших наставлений. Услышанный мною голос Седого, которого Стас почему-то называл «дядей Лёшей», в секунду испарил мою злость, заставил внутренне подтянуться и превратил в какого-то солдата-первогодка, стоящего навытяжку перед сержантом.
Григорий, ты? Невероятная подавляющая сила, исходящая от этого человека, парализовала меня даже через телефонную трубку.
Да, поспешил ответить я и, не сумев справиться с внезапно нахлынувшим подобострастием, продолжил: я вас внимательно слушаю.
Мне надо встретиться с тобой, спокойно приказал звонивший. Жди меня через полчаса. Не дожидаясь моего ответа, он повесил трубку.
Хорошо, хрипло выдавил я уже телефонным гудкам и стал вяло размышлять на тему: кто я сейчас больше кретин или кролик для удава. «Размазня!» угодливо подвернулось подходящее словечко.
Кроме обычной магии силы в этот раз Седой, как я почувствовал, излучал препорядочную злобу, которая наэлектризовала пространство вокруг меня. Ничего хорошего от его визита я не ждал. Беспокойство не давало мне оставаться на одном месте, и я стал ходить по комнате, чтобы попытаться унять его.
Что ему от меня надо? И почему я как будто в чем-то виноват перед ним? Да я перед всеми чувствую себя виноватым. Размазня, одно слово.
В душе проклюнулся и стал нарастать протест. В раздражении я подошел к окну. Безмятежно падал снег, припорашивая деревья, деловито снующих прохожих, бабулек, стрекочущих у подъезда
Плавно, словно не желая нарушить идиллию, во двор въехала и остановилась у моей парадной знакомая мне «ауди» Седого.
Черт бы тебя подрал! горячо пожелал я, увидев, как вальяжно старик выходит из машины, как неотвратимо направляется ко мне.
Громом небесным грянул дверной звонок. С заледеневшим сердцем я распахнул дверь. Не только из глаз, но и от непокрытых волос Седого, кажется, исходили молнии. Он двинулся на кухню, руками продвигая меня перед собой, затем чуть ли не швырнул меня на табуретку.
Какого черта?! прошипел он, грозно раздувая ноздри.
Что «какого чёрта»? ничего не понимая, ошпаренный его яростью, придавленный, я смог лишь удивленно вытаращить глаза.
Какого черта ты лезешь не в свое дело? Кто тебя просил звонить в милицию? процедил он.
Меня? Когда? из чувства самосохранения я стал напропалую отнекиваться. В какую милицию?
Ты из себя-то девственницу не строй! злобно рявкнул Седой. А я тебе не мальчик, чтоб со мной кокетничать. Запомни, он больно ткнул в меня пальцем, все, что милиции надо знать, она прекрасно знает и без тебя. Свой длинный нос суй во всякие другие места, но не сюда. Укорочу без наркоза. Это, говорят, довольно болезненно.
В этот момент я почувствовал себя своим дедом, которого в своё время допрашивал в НКВД этот самый злобный чекист. Всей своей шкурой, всеми потрохами я ощутил тот животный, панический страх, стирающий личность ниже пола, испытанный, должно быть, и моим дедом. Я тоже уже был близок к тому, чтобы признать, что являюсь шпионом мексиканской разведки, и время от времени посылаю шифровки американскому президенту, английской королеве и японскому микадо. Незваный гость смотрел на меня, мягко говоря, недружелюбно.
Так вот, сказал он, забудь свои дурацкие звонки и свои идиотские предупреждения. Я тебе совершенно серьезно заявляю, если будешь лезть не в свои дела, не согласовывая это со мной или со Станиславом Ивановичем, то лучше бы тебе
И тут умерший было в моей душе протест ожил:
Что лучше бы мне? Что лучше бы мне? запетушился я. Лучше бы мне сгинуть вслед за моим дедушкой?
Лучше бы тебе не вспоминать про своего дедушку, медленно и недобро сказал, пряча брезгливую гримасу, мой мучитель. Он повернулся, по-звериному зыркнул на меня, и глухо приказал: