Все за столом рассмеялись.
А лорд Генри продолжал играть с этой мыслью, словно кошка с мышью, давая полную волю своей фантазии: он то жонглировал ею, по своей прихоти видоизменяя ее, то позволял ей ускользнуть от себя, тотчас же вновь настигая ее, то заставлял ее искриться, украшая радужными блестками своего воображения, то окрылял парадоксами, давая ей взлететь на недосягаемую высоту. И тогда этот хвалебный гимн безрассудствам воспарял к высочайшим вершинам философии, отчего сама философия обретала былую молодость и, увлекаемая безумной музыкой наслаждения, подобная вакханке в залитом вином облачении и в венке из плюща, пускалась в пляс по холмам жизни, насмехаясь над трезвостью медлительного Силена. Прозаические факты повседневности бросались при ее появлении во все стороны, словно потревоженные лесные духи. Ее белые ноги месили виноград в огромной давильне, у которой восседает мудрый Омар Хайям, и журчащий сок вскипал вокруг ее обнаженных ног волнами пурпурных пузырьков, стекая затем ручейками красной пены по черным, покатым стенкам чана.
То была вдохновенная импровизация. Лорд Генри чувствовал на себе неотрывный взгляд Дориана Грея, и сознание, что среди присутствующих есть человек, чью душу ему хотелось бы приворожить, придавало его воображению необыкновенную живость, а его остроумию особенный блеск. Его монолог был блестящим, фантастическим, парадоксальным. Он совершенно очаровал свою аудиторию, внимавшую каждому его слову и встречавшую восхищенным смехом особенно удачные места. А Дориан Грей все это время сидел, словно загипнотизированный, вперившись глазами в лорда Генри. По его губам то и дело пробегала зачарованная улыбка, а в потемневших глазах изумление сменялось благоговением.
Внезапно в наполненную фантастическими миражами комнату бесцеремонно вторглась Реальность в образе слуги, доложившего герцогине, что подан ее экипаж. Герцогиня сделала шутливый жест преувеличенного отчаяния и воскликнула:
- Какая досада! Но хочешь не хочешь, а мне пора ехать. Я должна забрать из клуба супруга, а затем отвезти его на какое-то глупейшее собрание в комнатах Уиллиса, на котором ему надлежит председательствовать. Если опоздаю, он ужасно рассердится, а я избегаю каких-либо сцен в этой шляпке: уж слишком она воздушная! Одно резкое слово - и от нее ничего не останется. Нет-нет, не удерживайте меня, дорогая Агата. До свидания, лорд Генри! Вы совершенно восхитительны и в то же время вы сущий разрушитель морали. Я, право, не знаю, что думать о ваших теориях. Непременно приезжайте к нам обедать как-нибудь вечером. Скажем, во вторник. Вы никуда не приглашены на вторник?
- Ради вас, герцогиня, я кому угодно готов отказать, - проговорил с поклоном лорд Генри.
- Ах, как это мило с вашей стороны и нехорошо в то же время! - воскликнула герцогиня. - Смотрите же, лорд, приезжайте.
И она, в сопровождении леди Агаты и других дам, величаво выплыла из комнаты.
Когда лорд Генри возвратился на место, к нему подсел мистер Эрскин и проговорил, положив руку ему на плечо:
- Вы говорили так складно, будто читали вслух какую-то книгу. Так почему бы вам не написать ее на самом деле?
- Я слишком люблю читать книги, мистер Эрскин, чтобы самому их писать. Хотя мне действительно хотелось бы написать роман - роман столь же прекрасный, как персидский ковер, и столь же нереальный. Но в Англии читают только газеты, учебники и энциклопедии. Англичане, в отличие от всех других народов, совершенно не ценят прекрасное в литературе.
- Боюсь, тут вы правы, - отозвался мистер Эрскин. - Я и сам когда-то мечтал стать писателем, но давно отказался от этой мысли. А теперь, мой дорогой юный друг, - если мне будет позволено вас так называть, - я хотел бы задать вам один вопрос: вы и в самом деле верите в то, что говорили нам за обедом?
- Я уже и не помню, что говорил, - улыбнулся лорд Генри. - Наверно, это была какая-то чушь?
- Полнейшая чушь. По правде сказать, вы мне кажетесь человеком чрезвычайно опасным, и, если с нашей милой герцогиней стрясется какая-нибудь беда, все мы будем считать виновником прежде всего вас. И тем не менее мне было бы любопытно побеседовать с вами о жизни. Люди моего поколения ужасно скучны. Когда вы почувствуете, что устали от Лондона, приезжайте ко мне в Тредли, и там, за стаканом чудесного бургундского, которое, счастлив сообщить вам, у меня имеется в предостаточном количестве, вы мне подробно изложите свою философию наслаждений.
- С величайшим удовольствием. Сочту за честь побывать у вас в Тредли, где столь радушный хозяин и такая замечательная библиотека.
- Вы ее украсите своим присутствием, - отозвался старый джентльмен с учтивым поклоном. - Ну а теперь пойду попрощаюсь с вашей очаровательной тетушкой. Мне пора отправляться в Атенеум, дабы успеть к тому времени, когда мы обычно там собираемся, чтобы сообща подремать.
- В полном составе, мистер Эрскин?
- Да, все сорок человек в сорока креслах. Таким образом мы готовимся стать Английской академией литературы.
Лорд Генри рассмеялся и тоже встал.
- Ну а я отправляюсь в Парк, - проговорил он вслед мистеру Эрскину.
Когда он выходил из комнаты, его остановил Дориан Грей.
- Можно мне с вами? - спросил юноша, коснувшись его руки.
- Но вы, кажется, обещали Бэзилу Холлуорду заглянуть к нему сегодня в студию, - ответил лорд Генри.
- Мне больше хочется побыть с вами. Да, я определенно чувствую, что должен пойти с вами. Прошу вас, позвольте. И обещайте, что будете все время со мной разговаривать. Никто так интересно не говорит, как вы.
- О, я уже сегодня достаточно наговорился! - улыбнулся лорд Генри. - Сейчас я предпочел бы просто гулять по парку и молча созерцать жизнь. Что ж, раз вам так хочется, идемте созерцать вместе.
Глава IV
Однажды, спустя месяц, Дориан Грей, удобно расположившись в роскошном кресле, сидел в небольшой библиотеке лорда Генри, в его доме в Мейфэре. Это была по-своему очаровательная комната, с высокими дубовыми панелями, светло-кремовым фризом, лепным потолком и покрывавшим пол мягким, кирпично-красным ковром, по которому были разбросаны шелковые персидские коврики с длинной бахромой. На миниатюрном столике красного дерева стояла статуэтка работы Клодиона, а рядом лежал экземпляр "Les Cent Nouvelles", переплетенный для Маргариты Валуа искусными руками Кловиса Эва и украшенный тиснеными золотыми маргаритками, выбранными королевой в качестве своей эмблемы. На каминной полке красовались попугайные тюльпаны в больших голубых фарфоровых вазах. Через окно с тонким свинцовым переплетом лился абрикосовый свет летнего лондонского дня.
Лорд Генри еще не возвращался. Он как всегда опаздывал, поскольку считал, что пунктуальность - вор времени. Юноша, недовольно хмурясь, рассеянно перелистывал превосходно иллюстрированное издание романа "Манон Леско", обнаруженного им в одном из книжных шкафов. Монотонное тиканье часов в стиле Людовика XIV только раздражало Дориана. Он уже начинал подумывать о том, чтобы уйти, не дождавшись хозяина, как послышались звуки шагов, и дверь отворилась.
- Как, однако, вы поздно, Гарри! - недовольно проговорил Дориан.
- Сожалею, но это не Гарри, мистер Грей, - ответил чей-то пронзительный голос.
Дориан поспешно обернулся и вскочил.
- Простите! Я думал…