Никита свернул в переулок.
А дождь, после громового раската, усилился.
III
Всякий раз, когда Никита приближался к дому Морозовых, им овладевали воспоминания хорошие и немножко грустные. Он и не пытался их заглушить. Они доставляли ему удовольствие.
Небольшой палисадничек с буйно разросшейся сиренью, за которой прятались два окна с голубыми наличниками и ставнями; скамейка возле палисадника; почерневшие от времени и украшенные по краям и в центре замысловатой резьбой ворота; дощатый забор, за которым в летнюю пору зеленел огород, - все до мелочей было знакомо и дорого Никите. Здесь до замужества жила Тоня, здесь дед Матвей заронил в нем любовь к родным местам, здесь Анна Андреевна заменила ему мать. И не было на свете роднее семьи для Никиты, чем семья Морозовых, не было в мире дороже дома, чем этот дом. Сирота Никита Бадейкин, хотя и жил в детдоме до самого окончания десятилетки, был у Морозовых своим, и двери их дома для него были всегда открыты. Никита дружил с Тоней. Со временем эта дружба у Никиты переросла в более серьезное чувство, о котором он никогда и никому не говорил.
Подгоняемый дождем, Никита добежал до ворот и остановился под крышей, чтобы перевести дух. Он поставил корзину на землю и, насколько это было возможно, привел себя в порядок. Взгляд его упал на подсолнух, который словно из любопытства просунул рыжую мокрую голову между досок забора и любовался тем, как на улице прыгают и танцуют пузырьки в лужах.
Никита вспомнил один случай многолетней давности. Было это еще в школе. Шли экзамены. Никита готовился к ним вместе с Тоней. Занимались они обычно в черемуховом садике, который находился в конце огорода. Там было всегда хорошо и никто не мешал. Однажды нагрянула гроза. Никита и Тоня спрятались под сараем. Когда мощно и торжественно прогремел первый раскат грома, когда, как из ведра, хлынул ливень, Тоня вдруг вспомнила, что в садике остался коврик и тетрадка. Она вопросительно взглянула на Никиту и неожиданно для него, тряхнув кудрями, ринулась в водяной вихрь. Была она в этот момент такая стремительная, отчаянная, что Никита даже вскрикнул от восторга и бросился следом за ней. Его сразу окатило холодной водой, даже дух занялся и стало очень весело. Никита бежал, крича что-то, и не заметил, как влетел на морковную грядку и изрядно ее истоптал.
Когда, возбужденные и промокшие до ниточки, они вернулись под сарай, их встретила там сердитым взглядом Анна Андреевна. Влетело им тогда обоим, но Никите больше: еще и за потоптанную грядку. Анна Андреевна слегка потаскала его за вихры.
После ее ухода Никита и Тоня переглянулись и безудержно рассмеялись. Впоследствии Никита часто вспоминал Тоню такой: в мокром платье, с блестящими от дождя волосами, с веселыми искорками в карих глазах, заразительно смеющейся. И чем больше отдалялось это событие, тем значительней и неповторимей оно было для Никиты, тем дороже, роднее становилась Тоня…
…Никита пригладил на голове мокрые волосы и открыл калитку. Оставив у сеней удочки, он взял корзину и вошел в кухню. Возле стола чистила картошку Тоня. Он не ожидал встретить ее здесь. Она посмотрела на него внимательно, будто не узнавая, и ласково улыбнулась.
- Откуда ты взялся в такую рань?
- С озера. Рыбу вам от деда Матвея принес.
- Мама! - крикнула Тоня. Никита заметил, что крышка подполья открыта: очевидно, там была Анна Андреевна. Никита поставил корзину на пол.
- Садись, - пригласила Тоня.
- Мне, собственно, идти надо.
- Куда же ты пойдешь? На дворе такой дождь. Пережди немного.
- Можно и переждать, - согласился Никита и, придвинув к двери стул, сел на него.
Из подполья показалась Анна Андреевна с крынкой молока в руках.
- Здравствуй, Никита. Рыбу, говоришь, принес? А славная, рыба-то?
- Окунишки.
- Тогда ладно, - она поставила на стол крынку.
"А Тоня похудела, - думал Никита, - бледная стала, синева под глазами, а глаза, что за чудные у Тони глаза! Большие, карие!" Он вздохнул.
- Как он там, Матвеюшка-то? Ничего не наказывал? - спросила Анна Андреевна.
- Нет, - покачал головой Никита и, вспомнив, как его принял дед, добавил: - Отшельник-отшельником.
- Совсем обирючился, - согласилась старушка.
Тоня тыльной стороной ладони провела по лбу и спросила Никиту:
- Все рыбачишь?
- Балуюсь.
- В отпуске?
- В отпуске. У нас некоторые учителя в Крым уехали отдохнуть, а я не поехал. Путевки не досталось, да и на озере лучше отдохну.
- А ты все такой же непоседа, - улыбнулась Тоня. - Не женился еще?
- Невеста еще не выросла, - попробовал отшутиться Никита, чувствуя, что краснеет.
Тоня уловила его смущение, улыбнулась уголками губ.
- Что же, по душе не выберешь?
- Подрастет - женюсь. Торопиться некуда.
- Ой ли? - покачала головой Тоня. - Прождешь - опоздаешь!
- Хватит тебе смеяться над парнем, - вступилась за Никиту Анна Андреевна.
В это время хлопнула калитка.
Вошел Петр Ладейщиков в плаще, в кожаной фуражке.
- А, Никита! Здорово! - Петр наскоро обтер о половичок сапоги, стряхнул с фуражки воду и прошел вперед, сел возле стола, за которым Тоня чистила картошку. Тоня насупилась, прикусила нижнюю губу.
- Что, Никита, - раскидывая в стороны полы плаща, усмехнулся Ладейщиков. - Рыбку удишь в мутной водичке? Правильно. Лови, лови, авось поймаешь.
- Ты, видать, сегодня уже приложился, - недовольно сказала Анна Андреевна.
- То не в счет! Налейте стопочку, Никита выпьет за здоровье моей жены. Я - за его здоровье. И порядок.
- Перестань болтать глупости! - резко оборвала его Тоня. - Как тебе не совестно!
- Видел? - подмигнул Ладейщиков Никите. - Сплеча рубит. Кстати, Никита, как правильно писать "не совестно": врозь или слитно?
Тоня всердцах бросила нож на стол и скрылась в горнице.
- Вот те на! - удивленно произнес Ладейщиков.
- Возьму полено да поленом так отвожу, так отвожу, - сердито сказала Анна Андреевна, - чтобы ты смекал, где омут, а где край.
- Нет в этом доме демократии! - покачал головой Ладейщиков.
Никита хотел сказать Ладейщикову что-нибудь резкое и обидное, но сдержался и, попрощавшись с Анной Андреевной, вышел из комнаты.
В горнице заплакал маленький Славик.
IV
Когда ушел Бадейкин, Тоня появилась на кухне ее Славиком на руках. Петр поманил сына к себе. Мальчик улыбнулся, но еще крепче прижался к матери. Тоня хмуро спросила Петра:
- Ты зачем пришел?
- Странно! - ответил Петр, стараясь превратить разговор в шутку. - Пришел к тебе, к сыну. Куда же мне еще идти?
- Я тебя не звала и делать тебе здесь нечего. Уходи!
- Тоня!
- Уходи!
- Уж помирились бы, что ли, - вмешалась Анна Андреевна.
Тоня бросила на нее гневный взгляд:
- Не твое дело, мама!
- Мне что? Нехорошо вот только получается.
Тоня круто, повернулась и ушла в горницу. Петр поерзал на стуле и тоже поплелся в горницу. Его упрямство вывело Тоню из терпения.
- Сию же минуту чтобы тебя здесь не было! - еле сдерживая себя, проговорила она. - Или уйду я, слышишь?
- Ну, зачем же так, Тоня?
- Уходи! Не могу смотреть на тебя после вчерашнего.
Петр понял, что его упрямство может довести их до новой крупной ссоры. И он вышел в кухню.
Тоня посадила Славика на ковер, набросала ему игрушек и, неостывшая еще от гнева, стала у окна. За окном тихо шелестела сирень, падал мелкий дождик. Тоня слышала, как о чем-то бубнит в кухне Петр, слышала тихий голос матери и никак не могла понять, о чем у них идет разговор. Ее душили слезы, и она сдерживалась только потому, что Петр еще не ушел. И когда Тоня скорее почувствовала, чем услышала, что муж ушел, она легла на диван и дала волю слезам. Скоро плач перешел в рыдания.
Заплакал и Славик, потянулся к матери. Она не обращала на него внимания, и Славик заплакал еще громче. В горницу заглянула Анна Андреевна и проговорила:
- Какой баламут, какой баламут, прости господи!
Она взяла Славика на руки и унесла в кухню, утешая его.
Наплакавшись, Тоня задумалась. Она знала Петра со школьных времен. После десятилетки они поступили в разные институты. Уже окончив второй курс, приехав домой на каникулы, она встретилась с Петром в саду на танцевальной площадке, обрадовалась - все-таки школьный товарищ, одноклассник! Они провели вечер вместе, вспоминали друзей и товарищей, учителей, свои шалости. Как-теперь это было далеко! Им обоим было хорошо, воспоминания сблизили их. На следующий вечер встретились снова. Она удивилась, когда узнала, что Петр бросил институт.
А ведь он был очень способным. Трудно было сказать, по какому предмету он лучше успевал - все ему давались легко. И увлечений у него было много, самых разных. Он даже писал стихи в школьную стенную газету. Петру говорили: "Хорошие стихи! Работай серьезнее - может, поэтом будешь". Но к стихам Петр скоро потерял интерес. А тут Игорь Васильев, с которым он сидел за одной партой, столько чудес рассказал про математику, что Петр не выдержал и записался в математический кружок. Преподаватель математики нашел у Ладейщикова большие способности к этой точной и трудной науке. И, может быть, Петр действительно со временем стал бы хорошим математиком, но у него нехватило выдержки, усидчивости и на этот раз.
Как-то в школе открылась выставка технического творчества учащихся. Петр ревниво осмотрел выставку, несколько дней ходил задумчивым и, наконец, вступил в технический кружок. Он с жаром принялся конструировать какую-то машину. Но сконструировать машину не удалось, и Петр охладел к технике.