And she (Miss Coldfield) had on the shawl, as he had known she would, and the bonnet (black once but faded now to that fierce muted metallic green of old peacock feathers) and the black reticule almost as large as a carpet-bag containing all the keys which the house possessed: cupboard closet and door, some of which would not even turn in locks which, shot home, could be solved by any child with a hairpin or a wad of chewing gum, some of which no longer even fitted the locks they had been made for like old married people who no longer have anything in common, to do or to talk about, save the same general weight of air to displace and breathe and general oblivious biding earth to bear their weight-That evening, the twelve miles behind the fat mare in the moonless September dust, the trees along the road not rising soaring as trees should but squatting like huge fowl, their leaves ruffled and heavily separate like the feathers of panting fowls, heavy with sixty days of dust, the roadside undergrowth coated with heat-vulcanized dust and, seen through the dustcloud in which the horse and buggy moved, appeared like masses straining delicate and rigid and immobly upward at perpendicular's absolute in some old dead volcanic water refined to the oxygenless first principle of liquid, the dustcloud in which the buggy moved not blowing away because it had been raised by no wind and was supported by no air but evoked, materialized about them, instantaneous and eternal, cubic foot for cubic foot of dust to cubic foot for cubic foot of horse and buggy, peripatetic beneath the branch-shredded vistas of flat black fiercely and heavily starred sky, the dust cloud moving on, enclosing them with not threat exactly but maybe warning, bland, almost friendly, warning, as if to say, Come on if you like.
На ней (на мисс Колдфилд) была шаль, как и следовало ожидать, и шляпка (некогда черная, она теперь выцвела и отливала металлической прозеленью старых павлиньих перьев), в руках она держала огромный черный ридикюль размером с хороший саквояж, со всеми ключами, какие только были в доме: от буфета, чулана и входной двери; одни ключи уже не поворачивались в замках, которые, впрочем, мог бы открыть шпилькой или куском жевательной резинки любой ребенок; другие теперь даже не подходили к замкам, для которых предназначались, совсем как престарелые супруги, которым давно уже нечего друг с другом делать и не о чем говорить и у которых не осталось ничего общего, кроме массы воздуха, который они вытесняют и которым дышат, и равнодушной многотерпеливой земли, что несет на себе их тяжесть. Тот вечер, те двенадцать миль позади упитанной кобылы в пыли безлунной сентябрьской ночи; деревья вдоль дороги не стоят, не тянутся ввысь, как подобает деревьям, а осели, прижались к земле, словно гигантские птицы; их тяжелые, покрытые толстым слоем двухмесячной пыли лохматые листья трепыхаются, словно перья клохчущих кур; придорожные кусты тоже покрыты тягучей, как резина, слившейся от жары пылью, и если смотреть на них сквозь пыльное облако, окутавшее лошадь и повозку, они кажутся сгустками какого-то твердого вещества, что стойко и неуклонно поднимается вертикально вверх в некоем древнем вулканическом, лишенном кислорода жидком праэлементе; туча пыли, в которой движется повозка, не рассеивается, потому что ее поднял не ветер и держит ее на весу не воздух, она возникла, материализовалась вокруг них мгновенно и навеки - один кубический фут пыли на один кубический фут лошади и повозки - она ползет под окаймленной клочьями ветвей бескрайнею далью плоских, черных, густо утыканных свирепыми звездами небес; облако пыли движется вперед, окутывая их - оно не то чтобы грозит, оно скорее мягко, ласково, чуть ли не дружески предупреждает, словно говоря: Езжайте, если хотите.
| But I will get there first; accumulating ahead of you I will arrive first, lifting, sloping gently upward under hooves and wheels so that you will find no destination but will merely abrupt gently onto a plateau and a panorama of harmless and inscrutable night and there will be nothing for you to do but return and so I would advise you not to go, to turn back now and let what is, be; he (Quentin) agreeing to this, sitting in the buggy beside the implacable doll-sized old woman clutching her cotton umbrella, smelling the heatdistilled old woman-flesh, the heat-distilled camphor in the old fold-creases of the shawl, feeling exactly like an electric bulb, blood and skin, since the buggy disturbed not enough air to cool him with motion, created not enough motion within him to make his skin sweat, thinking Good Lord yes, let's don't find him or it, try to find him or it, risk disturbing him or it: (then Shreve again, | Но я приду туда раньше; сгустившись перед вами, я приду первым; я поднимусь, тихонько заберусь под копыта и колеса, и вы не достигнете цели, а просто скатитесь в долину, и перед вами разверзнется глухая непроницаемая ночь, и тогда вам не останется ничего другого, кроме как возвратиться назад, и потому я советую вам не ехать, а сразу же повернуть обратно, и пусть все остается, как прежде; он (Квентин) был с этим совершенно согласен, он сидел в повозке рядом с неукротимой, маленькой, как кукла, старухой, сжимавшей в руках ситцевый зонтик; он вдыхал сгущенный зноем запах старого женского тела, сгущенный зноем запах нафталина в слежавшихся складках старой шали; у него было такое чувство, словно он превратился в электрическую лампочку и состоит из одной только крови и кожи - повозка приводила в движение так мало воздуха, что он не давал никакой прохлады, вызывала у него внутри так мало движения, что кожа перестала выделять пот; он думал О господи, не допусти, чтобы мы нашли того человека или то, что там находится; не допусти, чтобы мы хотя бы даже попытались, рискнули нарушить его покой (и опять голос Шрива: |
| 'Wait. | - Подожди. |
| Wait. | Подожди. |
| You mean that this old gal, this Aunt Rosa-' | Ты хочешь сказать, что эта старушенция, эта тетушка Роза... |
| 'Miss Rosa,' Quentin said. | - Мисс Роза, - поправил Квентин. |
| 'All right all right. -that this old dame, this Aunt Rosa | - Ладно ладно... что эта старая дама, эта тетушка Роза... |
| ' Miss Rosa, I tell you." | - Говорят тебе, мисс Роза. |
| 'All right all right all right. -that this old this Aunt R-All right all right all right all right. -that hadn't been out there, hadn't set foot in the house even in forty-three years, yet who not only said there was somebody hidden in it but found somebody that would believe her, would drive that twelve miles out there in a buggy at midnight to see if she was right or not?" | - Ладно ладно ладно... что эта старая... эта тетушка Ро... Ладно ладно ладно ладно... что она там не была, что она сорок три года не переступала порога этого дома и, однако, не только утверждала, будто там кто-то скрывается, но нашла человека, который ей поверил, который в полночь отправился на повозке за эти двенадцать миль, чтобы узнать, права она или нет? |
| ' Yes,' Quentin said. | - Да, - отвечал Квентин. |
- Что эта старушенция, которая выросла в доме, напоминавшем битком набитый мавзолей, где ей только и было заботы, что тихо и мирно ненавидеть своего отца, тетку и мужа сестры, в ожидании дня, когда они докажут не только самим себе, но и всему свету, что она была права. И вот в одну прекрасную ночь тетка спустилась по водосточной трубе и удрала с барышником, и, значит, насчет тетки она была права и тут все вышло, как она хотела; потом ее отец заколотил себя гвоздями на чердаке, чтобы его не забрали в армию бунтовщиков, и умер с голоду, и значит, тут тоже все вышло, как она хотела, не считая неизбежной возможности, что, когда для него настанет время признать ее правоту, он окажется не в состоянии говорить или не найдет себе слушателя, и вышло, что насчет отца она тоже была права: ведь если бы он не разозлил генерала Ли и Джефа Дэвиса, ему не пришлось бы заколачивать себя гвоздями и умирать, а если б он не умер, он не сделал бы ее сиротою и нищей и не поставил бы в такое положение, в котором ей могли нанести эту смертельную обиду; и насчет зятя она тоже была права: ведь не будь он демоном, его детей не нужно было бы от него защищать, и ей не пришлось бы туда ехать, и тогда старик не обманул бы ее, и ей не пришлось бы вместо роли Кассандры при овдовевшем Агамемноне играть пылкую, но нетронутую Тисбу при дряхлом подагрическом Пираме, который явился перед ней незваным апрельским многоликим демоном и предложил зачать от него ребенка на пробу, и если это будет мальчик, то они поженятся, и тогда первый порыв негодования и ужаса не унес бы ее обратно в город, и ей не пришлось бы на рассвете воровать овощи сквозь дыры в дощатых заборах, что было для нее горше желчи и полыни.
| So this was not fixed at all and forever because she couldn't even tell it because of who her successor was, not because he found a successor by just turning around, and no day's loss of time even, but because of who the successor was, that she might conceivably have ever suffered a situation where she could or would have to decline any office which her successor could have been deemed worthy, even by a demon, to fill; this not fixed at all since when the moment came for him to admit he had been wrong she would have the same trouble with him she had with her father, he would be dead too since she doubtless foresaw the scythe if for no other reason than that it would be the final outrage and affront like the hammer and nails in her father's business that scythe, symbolic laurel of a caesar's triumph-that rusty scythe loaned by the demon himself to Jones more than two years ago to cut the weeds away from the shanty doorway to smooth the path for rutting-that rusty blade garlanded with each successive day's gaudy ribbon or cheap bead for the (how did she put it? slut wasn't all, was it?) to walk in-that scythe beyond whose symbolic shape he, even though dead, even when earth itself declined any longer to bear his weight, jeered at her?" | Но тут все вышло совсем не так, как она хотела, и притом навсегда - она ведь даже не могла про это рассказать, и все из-за того, кем была ее преемница, не из-за того, что стоило ему посмотреть по сторонам, как он в тот же день нашел ей преемницу, а именно из-за того, кем эта преемница была; из-за того, что она вообще могла попасть в такое положение, при котором возникла бы возможность или необходимость отказаться от обязанностей, какие ее преемница, пусть даже по мнению демона, была достойна выполнять; нет, вышло совсем не так, как она хотела, ибо когда для него настало время признать свою неправоту, с ним получилась бы та же незадача, что и с ее отцом - он тоже был бы мертв; ведь она, без сомнения, предвидела эту косу, хотя бы по одному тому, что коса будет последним оскорблением и афронтом, как молоток и гвозди в случае с ее отцом; эту косу, этот символический лавровый венец еще одной победы королевы-смерти, эту ржавую косу, которую сам же демон двумя годами раньше одолжил Джонсу, чтобы тот мог скосить сорную траву у дверей лачуги и тем расчистить дорогу для случки, - это ржавое лезвие, которое ежедневно украшалось новой яркой лентой или дешевыми бусами, в которых она (как бишь она ее называла? потаскушка? нет, как-то иначе) щеголяла, - эта коса, этот символический образ, из-за которого он, даже мертвый, когда сама земля отказалась его носить, все еще продолжал над нею глумиться? |
| ' Yes,' Quentin said. | - Да, - сказал Квентин. |
- Что этот Фауст, этот демон, этот Вельзевул сбежал от мимолетного огненного взгляда своего разгневанного и возмущенного сверх всякой меры Кредитора, удрал и укрылся в респектабельности, словно шакал под кучей камней, - так ей показалось сначала, пока она не поняла, что он вовсе не скрывался, даже и не думал скрываться, а просто строил свои последние козни и совершал последние пакости перед тем, как Кредитор снова, на этот раз уже окончательно, его настигнет; этот Фауст, который в одно прекрасное воскресенье явился с парой пистолетов и двумя десятками подсобных демонов, и выманил у несчастного невежественного индейца сто квадратных миль земли, и построил на этой земле самый большой дом на свете, и уехал с шестью фургонами, и вернулся с хрустальными гобеленами и веджвудскими стульями для этого дома, и никто не знал: то ли он ограбил еще один пароход, то ли просто выкопал из тайника еще небольшую часть прежней добычи; который прятал рога и хвост под человеческой одеждой и касторовой шляпой; который выбрал (купил, перехитрив при этом своего будущего тестя, так ведь?) себе жену, после того как три года изучал, взвешивал и сравнивал - не из самых родовитых местных фамилий, а из менее знатных, чье положение в обществе было подорвано настолько, что он не рисковал получить за невестой манию величия, которую еще не готов был претворить в действительность, однако же и не настолько подорвано, чтобы она не сумела разобраться в купленных им новых ложках, кожах и вилках, жену, которая не только укрепит его убежище, но сможет, захочет и в самом деле родит ему двоих детей, чтобы они сами и их потомство стали щитом и опорой хрупких костей и утомленной плоти старика в тот день, когда Кредитор в последний раз его настигнет и ему не удастся уйти; и вот пожалуйста - дочь влюбляется, а сын, орудие и живая преграда между ним (демоном) и рукой Кредиторова шерифа, пока сын не женится и тем не застрахует его вдвойне и с ежегодным приростом; и после всего этого демон вдруг ни с того ни с сего делает полный поворот крутом и выгоняет из дому не только жениха, но и сына и настолько его развращает, обольщает и гипнотизирует, что тот берет на себя роль вооруженной пистолетом негодующей отцовской руки, когда возникает угроза прелюбодеяния, так что пять лет спустя демон возвращается с войны и видит: то, чего он добивался, свершилось
окончательно и бесповоротно - сын бежал навсегда под угрозой петли, дочь обречена остаться старой девой, - и, не успев еще вынуть ногу из стремени, он (демон) берется за дело и снова обручается, чтобы заместить потомство,
| надежды на которое он сам же уничтожил? | |
| ' Yes,' Quentin said. | - Да, - сказал Квентин. |
| 'Came back home and found his chances of descendants gone where his children had attended to that, and his plantation ruined, fields fallow except for a fine stand of weeds, and taxes and levies and penalties sowed by United States marshals and such and all his niggers gone where the Yankees had attended to that, and you would have thought he would have been satisfied: yet before his foot was out of the stirrup he not only set out to try to restore his plantation to what it used to be, like maybe he was hoping to fool the Creditor by illusion and obfuscation by concealing behind the illusion that time had not elapsed and change occurred the fact that he was now almost sixty years old, until he could get himself a new batch of children to bulwark him, but chose for this purpose the last woman on earth he might have hoped to prevail on, this Aunt R-all right all right all right. -that hated him, that had always hated him, yet choosing her with a kind of outrageous bravado as if a kind of despairing conviction of his irresistibility or invulnerability were a part of the price he had got for whatever it was he had sold the Creditor, since according to the old dame he never had had a soul; proposed to her and was accepted then three months later, with no date ever set for the wedding and marriage itself not mentioned one time since, and on the very day when he established definitely that he would be able to keep at least some of his land and how much, he approached her and suggested they breed a couple of dogs together, inventing with fiendish cunning the thing which husbands and fiances have been trying to invent for ten million years: the thing that without harming her or giving her grounds for civil or tribal action would not only blast the little dream-woman out of the dovecote but leave her irrevocably husbanded (and himself, husband or fiance, already safely cuckolded before she can draw breath) with the abstract carcass of outrage and revenge. | - Он возвращается домой и видит, что его надежды на потомство рухнули - о чем позаботились его дети; что его плантация разорена, на невспаханных полях пышно разрослись сорняки; что судебные исполнители Соединенных Штатов засеяли их налогами, сборами и штрафами; что все его черномазые сбежали - о чем позаботились явки; и можно подумать, что теперь он наконец угомонится, но не тут-то было: не успев еще вынуть ногу из стремени, он не только предпринимает попытку привести свою плантацию в прежнее состояние -возможно, надеясь сбить с толку Кредитора, чтобы тот думал, будто он тешит себя иллюзией, что время еще не вышло и ничто не изменилось, хотя ему скоро стукнет шестьдесят, а тем временем родить себе для опоры новую ораву ребятишек, но выбирает для этой цели последнюю женщину на земле, какую он только мог бы к этому склонить, эту тетушку Ро... ладно ладно ладно... которая его ненавидит, которая всю жизнь его ненавидела; однако он выбирает именно ее, с какой-то невероятной дерзостью, словно отчаянная уверенность в собственной неотразимости или неуязвимости составляет часть платы за что-то, проданное им Кредитору; что именно - неизвестно, но только не душу, ибо, по словам старухи, души у него не было никогда; он делает ей предложение и получает согласие, а три месяца спустя, хотя дата свадьбы так и не была назначена, да и о женитьбе с тех пор тоже ни разу не заходила речь, в тот самый день, когда он точно выясняет, что сможет сохранить по крайней мере часть своей земли и какую именно, он подходит к ней и предлагает вместе родить парочку щенят, с дьявольскою хитростью прибегнув к уловке, к которой мужья и женихи пытаются прибегать уже десять миллионов лет, к уловке, которая, не причиняя ей вреда и не давая оснований возбудить против него судебное преследование, не только сдует с голубятни эту маленькую обитательницу мира грез, но окончательно и бесповоротно свяжет ее супружескими узами (а ему, жениху или супругу, она благополучно наставит рога, еще не успев опомниться) с бестелесным призраком негодования и мести. |
| He said it and was free now, forever more now of threat or meddling from anyone since he had at last eliminated the last member of his late wife's family, free now: son fled to Texas or California or maybe even South America, daughter doomed to spinsterhood to live until he died, since after that it wouldn't matter, in that rotting house, caring for him and feeding him, raising chickens and peddling the eggs for the clothes she and Clytie couldn't make: so that he didn't even need to be a demon now but just mad impotent old man who had realized at last that his dream of restoring his Sutpen's Hundred was not only vain but that what he had left of it would never support him and his family and so running his little crossroads store with a stock of plowshares and hame strings and calico and kerosene and cheap beads and ribbons and a clientele of freed niggers and (what is it? the words? white what? -Yes, trash) with Jones for clerk and who knows maybe what delusions of making money out of the store to rebuild the plantation; who had escaped twice now, got himself into it and been freed by the Creditor who set his children to destroying one another before he had posterity, and he decided that maybe he was wrong in being free and so got into it again and then decided that he was wrong in being unfree and so got out of it again and then turned right around and bought his way back into it with beads and calico and striped candy out of his own showcase and off his shelves?" | Он произнес эти слова и освободился, навеки освободился от угрозы или вмешательства со стороны кого бы то ни было - ведь теперь он наконец избавился от последнего родственника своей покойной жены, теперь он был свободен: сын бежал в Техас, в Калифорнию, может, даже в Южную Америку; дочь обречена остаться старой девой и до самой его смерти (после это уже не будет иметь значения) жить в этом гниющем доме, заботиться о нем и кормить его, разводить кур и выменивать яйца на одежду, которой они с Клити не могли сами сшить, так что теперь ему незачем даже быть демоном, теперь он стал просто безумным и бессильным стариком, который наконец понял, что его мечты о восстановлении Сатпеновой Сотни не только тщетны, но то, что от нее осталось, никогда не сможет прокормить ни его, ни его семью, и потому он открыл придорожную лавчонку, где торговал лемехами для плугов, вожжами, керосином, ситцем, дешевыми лентами и бусами, где покупателями были освобожденные негры и белая (как это, напомни мне это слово - белая...? -ах да, белая шваль), а приказчиком Джонс, и кто знает, может, он и лелеял мечту посредством этой лавки разбогатеть и заново возродить свою плантацию: ведь он уже дважды сумел спастись -один раз он попался, но потом его выпустил на свободу Кредитор, который заставил его детей уничтожить друг друга, прежде чем у него появилось потомство, и он решил, что, может, зря вырвался на свободу, и потому снова залез в кабалу, а потом решил, что это напрасно, и снова выбрался из кабалы, после чего сделал крутой поворот и заплатил за новую кабалу бусами, ситцем и полосатыми леденцами со своих же собственных прилавков и полок? |
| ' Yes,' Quentin said. | - Да, - сказал Квентин. |
| He sounds just like father he thought, glancing (his face quiet, reposed, curiously almost sullen) for a moment at Shreve leaning forward into the lamp, his naked torso pink-gleaming and baby-smooth, cherubic, almost hairless, the twin moons of his spectacles glinting against his moonlike rubicund face, smelling (Quentin) the cigar and the wistaria, seeing the fireflies blowing and winking in the September dusk. | Он говорит совсем как отец подумал он, бросив мимолетный взгляд (лицо его было спокойно, безмятежно, даже, как ни странно, угрюмо) на Шрива, который всем своим обнаженным лоснящимся торсом, розовым и гладким, как у ребенка или херувима, почти лишенным растительности, наклонился к лампе, и на его круглом, как луна, румяном лице блеснули близнецы-очки; при этом он (Квентин) услышал запах сигары и глицинии, увидел, как в сентябрьских сумерках, вспыхивая, мигают светлячки. |
В точности как отец, если бы накануне той ночи, когда я туда поехал, отец знал об этом столько, сколько наутро после моего возвращения думал он Этот немощный безумный старик наконец понял, что даже демону поставлен предел в его способности творить зло; он наверняка увидел, что находится в положении статистки, танцовщицы кордебалета, которой вдруг стало ясно, что музыку, под которую она выделывает свои антраша, исполняют вовсе не труба, барабан и скрипка, а календарь и часы; сам наверняка увидел, что напоминает старую изношенную пушку, которой вдруг стало ясно, что она может произвести всего лишь один оглушительный выстрел, а потом неизбежно рассыплется в прах от своей же взрывной волны и отдачи; он осмотрелся вокруг, насколько достало сил, и увидел, что сын его исчез, пропал, стал для него теперь еще более недосягаемым, чем если бы находился на том свете, ибо теперь (если сын еще жив) он наверняка изменил свое имя, и называют его этим именем чужие люди, а та поросль зубов дракона с Сатпеновой кровью, какую сын его мог посеять в теле безвестной чужой женщины, будет продолжать традицию наследственной скверны и зла под другим именем и среди людей, которые никогда не слышали и не услышат его настоящего имени; что дочь, обреченная остаться старой девой, избрала этот удел еще прежде, чем появился некто по имени Чарльз Бон - ведь тетка, приехавшая ее поддержать, не нашла следов ни беды, ни скорби, а всего лишь спокойное, совершенно непроницаемое лицо женщины в домотканом платье и широкополой шляпе, сперва перед закрытой дверью, а потом в клубах пыли среди стаи кур, когда Джонс сколачивал гроб; оно оставалось неизменным весь тот год, что тетка там прожила, когда они, три женщины, сами ткали и шили себе одежду, сами добывали пищу и сами рубили дрова, чтобы ее сварить (не считая помощи Джонса - он с внучкой жил в заброшенной рыбачьей хижине с прохудившейся крышей и сгнившим крыльцом; к стене этой хижины два года будет прислонена ржавая коса, которую Сатпен одолжил, навязал Джонсу, чтобы тот скосил сорняки у входа, и в конце концов заставил его ею воспользоваться, хотя и не с целью скосить сорняки или, во всяком случае, не сорняки, принадлежащие к растительному миру), не изменилось и после - того, как возмущение тетки унесло ее обратно в город, где единственным ее пропитанием станут краденые овощи и припасы из корзинок, которые неизвестные лица будут по ночам оставлять у нее на парадном крыльце; все три - две дочери, негритянка и белая, и тетка за двенадцать миль от них, - наблюдали, как старый демон, дряхлый, fifteen-year-old country girl, to ruin the granddaughter of his partner, this Jones-this gangling malaria-ridden white man whom he had given permission fourteen years ago to squat in the abandoned fishing camp with the year-old grandchild-Jones, partner porter and clerk who at the demon's command removed with his own hand (and maybe delivered too) from the showcase the candy beads and ribbons, measured the very cloth from which Judith (who had not been bereaved and did not mourn) helped the granddaughter to fashion a dress to walk past the lounging men in, the sidelooking and the tongues, until her increasing belly taught her embarrassment-or perhaps fear-Jones who before '62 had not even been allowed to approach the front of the house and who during the next four years got no nearer than the kitchen door and that only when he brought the game and fish and vegetables on which the seducer-to-He's wife and daughter (and Clytie too, the one remaining servant, Negro, the one who would forbid him to pass the kitchen door with what he brought) depended on to keep life in them, but who now entered the house itself on the (quite frequent now) afternoons when the demon would suddenly curse the store empty of customers and lock the door and repair to the rear and in the same tone in which he used to address his orderly or even his house servants when he had them (and in which he doubtless ordered Jones to fetch from the showcase the ribbons and beads and candy) direct Jones to fetch the jug, the two of them (and Jones even sitting now who in the old days, the old dead Sunday afternoons of monotonous peace which they spent beneath the scuppernong arbor in the backyard, the demon lying in the hammock while Jones squatted against a post, rising from time to time to pour for the demon from the demijohn and the bucket of spring water which he had fetched from the spring more than a mile away then squatting again, chortling and chuckling and saying подагрический, отчаявшийся Фауст, уже чувствуя на своем плече руку Кредитора, ставит свою последнюю ставку и, чтоб заработать себе на хлеб, открывает маленькую деревенскую лавчонку, торгуясь за каждый грош со скаредными, нищими белыми и неграми; он, который в былые времена, не пересекая границ своих владений, мог проскакать десять миль в любую сторону, теперь с помощью своих скудных запасов дешевых лент и бус и залежалых ярко раскрашенных конфет, какими даже старик способен соблазнить пятнадцатилетнюю деревенскую девчонку, лишает невинности внучку своего компаньона Джонса - этого долговязого, замученного малярией белого, который четырнадцать лет назад с его разрешения поселился вместе с годовалой внучкой в заброшенной рыбачьей хижине; Джонса, компаньона, грузчика и приказчика, который по велению демона собственноручно снимал с прилавка (может, даже и доставлял по назначению) конфеты, ленты и бусы, отмерял тот самый ситец, из которого Джудит (она никого не оплакивала и ни по ком не носила траура) помогла его внучке сшить платье: в нем та будет щеголять под косыми взглядами болтунов, сплетников и бездельников, пока растущий живот не начнет внушать ей смущение, а может, даже и страх; Джонса, которому до 1861 года не разрешали даже близко подходить к парадным дверям и которого еще четыре года не подпускали дальше кухонного крыльца, да и то лишь в тех случаях, когда он приносил дичь, рыбу и овощи, поддерживавшие жизнь жены и дочери будущего соблазнителя (а также Клити, единственной оставшейся служанки, негритянки, той, что не позволяла ему являться на кухню с его приношениями), но теперь он входил прямо в дом в те (теперь нередкие) дни, когда демон вдруг ни с того ни с сего с бранью разгонял покупателей, запирал лавку, удалялся в заднюю комнату и таким же тоном, каким прежде обращался к своему ординарцу или к домашней прислуге, пока она у него еще была (и каким он, без сомнения, приказывал Джонсу взять с прилавка ленты, конфеты и бусы), посылал Джонса за бутылью, и они оба (Джонс теперь даже сидел, а ведь в былые времена, в глухие унылые воскресенья давно отошедшего в прошлое мира, которые они проводили в виноградной беседке на заднем дворе, демон лежал в гамаке, а Джонс сидел на корточках, прислонившись к столбу, время от времени поднимался и подливал демону виски из бутыли и родниковую воду из ведра: он приносил ее с родника больше чем за милю от дома, - потом снова садился на корточки, фыркал, крякал и всякий раз, как демон умолкал, вставлял:
| 'Sho, Mister Tawm' each time the demon paused)-the two of them drinking turn and turn about from the jug and the demon not lying down now nor even sitting but reaching after the third or second drink that old man's state of impotent and furious undefeat in which he would rise, swaying and plunging and shouting for his horse and pistols to ride single-handed into Washington and shoot Lincoln (a year or so too late here) and Sherman both, shouting, | "Так точно, мистер Том"), они оба по очереди прикладывались к бутыли, и демон теперь не лежал и даже не сидел, а уже после второго или третьего глотка, охваченный бессильной старческой яростью, - он никак не мог примириться с поражением, - вскакивал и, шатаясь и спотыкаясь, требовал подать ему лошадь и пистолеты, чтобы ехать в Вашингтон и там собственноручно пристрелить сразу и Линкольна (правда, тут он примерно на год опоздал) и Шермана, выкрикивая: |
| ' Kill them! | "Бей их! |
| Shoot them down like the dogs they are!" and Jones." | Пристрели, как собак!" |
| Sho, Kernel; sho now' and catching him as he fell and commandeering the first passing wagon to take him to the house and carry him up the front steps and through the pointless formal door beneath its fanlight imported pane by pane from Europe which Judith held open for him to enter with no change, no alteration in that calm frozen face which she had worn for four years now, and on up the stairs and into the bedroom and put him to bed like a baby and then lie down himself on the floor beside the bed though not to sleep since before dawn the man on the bed would stir and groan and Jones would say, ' Hyer I am, Kernel. | "Так их, полковник, так их", - отзывался Джонс; он подхватывал валившегося с ног Сатпена, останавливал первую попавшуюся повозку, привозил его домой, втаскивал на парадное крыльцо и, пройдя сквозь некрашеную парадную дверь, увенчанную веерообразным окном, куда были вставлены стекла, выписанные в свое время из Европы (дверь открывала Джудит, причем ее спокойное, застывшее четыре года назад лицо ничуть не изменилось), вносил его по лестнице наверх, в спальню, укладывал в постель, как малого ребенка, а сам ложился на полу возле кровати, но не спал, потому что задолго до рассвета старик начинал ворочаться и стонать, и Джонс говорил ему: "Я здесь, полковник. |
| Hit's all right. | Все в порядке. |
| They aint whupped us yit, air they?" -this Jones who after the demon rode away with the regiment when the granddaughter was only eight years old would tell people that he 'was looking after Major's place and niggers' even before they had time to ask him why he was not with the troops and perhaps in time came to believe the lie himself, who was among the first to greet the demon when he returned, to meet him at the gate and say, ' Well, Kernel, they kilt us but they aint whupped us yit, air they?" who even worked, labored, sweat at the demon's behest during that first furious period while the demon believed he could restore by sheer indomitable willing the Sutpen's Hundred which he remembered and had lost, labored with no hope of pay or reward who must have seen long before the demon did (or would admit it) that the task was hopeless-blind Jones who apparently saw still in that furious lecherous wreck the old fine figure of the man who once galloped on the black thoroughbred about that domain two boundaries of which the eye could not see from any point. | Они нас еще не побили, верно?" - тот самый Джонс, который, когда Сатпен уехал со своим полком (внучке в то время было всего восемь лет), говорил соседям, что майор оставил его присматривать за домом и черномазыми, еще прежде, чем они успевали спросить, почему он не в армии, и, возможно, постепенно сам поверил в свою ложь, а когда демон возвратился, одним из первых его приветствовал, встретил у ворот со словами: "Ну что ж, полковник, они нас убили, но не побили, верно?", который в тот первоначальный период неистовства, когда демон думал, что одним лишь усилием своей неукротимой воли сможет восстановить утраченную, но не забытую Сатпенову Сотню, по повелению демона работал, трудился в поте лица своего, без всякой надежды на награду или плату, и задолго до того, как сам демон это увидел (или признал), понял, что задача эта безнадежна -слепой Джонс, который, несомненно, все еще видел в этой свирепой и распутной старой развалине того представительного мужчину, что некогда верхом на чистокровном вороном жеребце скакал по своим владениям, настолько необъятным, что глаз ни с какой точки не мог охватить две их границы одновременно. |
| ' Yes,' Quentin said. | - Да, - сказал Квентин. |
| So that Sunday morning came and the demon up and away before dawn, Judith thinking she knew why since that morning the black stallion which he rode to Virginia and led back had a son born on his wife Penelope, only it was not that foal which the demon had got up early to look at and it was almost a week before they caught, found, the old Negress, the midwife who was squatting beside the quilt pallet that dawn while Jones sat on the porch where the rusty scythe had leaned for two years, so that she could tell how she heard the horse and then the demon entered and stood over the pallet with the riding whip in his hand and looked down at the mother and the child and said, ' Well, Milly, too bad you're not a mare like Penelope. | И вот настало то воскресное утро, и демон поднялся на рассвете и ускакал, и Джудит думала, что знает почему: в то утро у вороного жеребца, на котором он уехал в Виргинию и вернулся обратно, родился сын от его жены, кобылы Пенелопы; однако демон встал в такую рань не ради этого приплода, и лишь через неделю удалось отыскать и изловить старую негритянку, повитуху, которая в то утро сидела на корточках возле разостланного на полу стеганого одеяла, между тем как Джонс сидел на крыльце, где уже два года стояла ржавая коса, и старуха рассказала, как услышала, что подъезжает лошадь, а потом демон с хлыстом в руке вошел, постоял над подстилкой, посмотрел на мать с ребенком и сказал: "Да, Милли, жаль, что ты не кобыла, как Пенелопа. |
| Then I could give you a decent stall in the stable' and turned and went out and the old Negress squatted there and heard them, the voices, he and Jones: | Тогда я отвел бы тебе хорошее стойло на конюшне", повернулся и вышел вон, а старая негритянка, все еще сидя на корточках, услышала их голоса - его и Джонса: |
| ' Stand back. | "Отойди. |
| Don't you touch me, Wash'. | Не смей меня трогать, Уош". |
| 'I'm going to tech you, Kernel' and she heard the whip too though not the scythe, no whistling air, no blow, nothing since always that which merely consummates punishment evokes a cry while that which evokes the last silence occurs in silence. | "А я возьму да и посмею, полковник", потом она услышала, как щелкнул хлыст, но ни свиста воздуха, ни звона косы, ни удара слышно не было, ибо наказание всегда вызывает крик, но то, что вызывает последнее молчание, совершается в молчанье. |
| And that night they finally found him and fetched him home in a wagon and carried him, quiet and bloody and with his teeth still showing in his parted beard (which was hardly grizzled although his hair was almost white now) in the light of the lanterns and the pine torches, up the steps where the tearless and stone-faced daughter held the door open for him too who used to like to drive fast to church and who rode fast there this time, only when it was all over he had never reached the church, since the daughter decided that he should be driven into that same Methodist Church in town where he had married her mother, before returning to the grave in the cedar grove. | В ту же ночь они в конце концов его нашли, отвезли на повозке домой - неподвижный и окровавленный, он все еще скалил зубы из-под усов (его борода и усы были лишь чуть-чуть тронуты сединой, хотя волосы уже почти совсем побелели) - и при свете сосновых веток и фонарей понесли наверх по ступеням парадного входа, где дочь с каменным лицом, без единой слезинки в глазах открыла дверь, чтобы пропустить того, кто когда-то любил галопом скакать в церковь; он поскакал туда галопом и на этот раз, да только до церкви он так и не добрался, ибо дочь решила отвезти его в город, в ту самую методистскую церковь, где он венчался с ее матерью, а уж потом предать земле в можжевеловой роще. |
| Judith was a woman of thirty now and looking older, not as the weak grow old, either enclosed in a static ballooning of already lifeless flesh or through a series of stages of gradual collapsing whose particles adhere, not to some iron and still impervious framework but to one another, as though in some communal and oblivious and mindless life of their own like a colony of maggots, but as the demon himself had grown old: with a kind of condensation, an anguished emergence of the primary indomitable ossification which the soft color and texture, the light electric aura of youth, had merely temporarily assuaged but never concealed. | Джудит теперь было тридцать лет, но выглядела она гораздо старше; она постарела не так, как стареют слабые люди - когда уже почти безжизненная плоть либо заключена в неподвижную, раздутую, как воздушный шар, оболочку, либо постепенно сжимается, причем отдельные ее частицы прикреплены не к какому-то железному, все еще несокрушимому остову, а друг к другу, словно живут какой-то обособленной, замкнутой общиной вроде колонии личинок - а так, как постарел сам демон: когда в процессе мучительного затв
Шрифт
Фон
Похожие книги
Невеста для варвара
11.9К
88
Мужчины без женщин
533
24
Бабилей (сборник рассказов)
855
24
Популярные книги автора
Роза для Эмили
906
3
Полный поворот кругом
184
7
Авессалом, Авессалом!
1К
97
|