На Курсе. Часть 1 - Гуртовой Алексей

Часть 1.

Глава 1.

«А если очень повезет,

Тебя дорога приведет

На Тихоокеанский флот».

Л.Ошанин.

Еще на выходе из лесопосадки, той, что отделяет жилые кварталы одноэтажных построек ШпалЗавода, от бесчисленного количества стальных путей Приднепровского железнодорожного узла, Алексей увидел маму во дворе их дома. Она держала в руке аккуратно сложенный лист бумаги, и как Алексею показалось, даже немного приветственно им размахивала. Все внутри сказало: «Это она, точно она – повестка». Да, та самая в «несокрушимую и легендарную»… Алексей не то, что бы боялся армии, он просто там себя не видел. Такие перемены, после четырех лет учебы в техникуме совсем не входили в его планы. Больше хотелось быть студентом и дальше. Причем в слово «дальше», он вкладывал вполне конкретное географическое понятие. Поцеловав маму в щечку, он взял из ее рук повестку, и не разворачивая сложил в треугольничек, на манеру героев из художественных фильмов. Так, нагрудный карман Алексея, стал местом пребывания военкоматовской повестки на несколько месяцев, до его поступления в Одесский Государственный Университет.

Слово «косить», у молодежи призывного возраста, в конце 80-х годов не имело ничего общего с косой или серпом. Новомосковские подростки вполне конкретно задавались целью не идти в армию. «Закосить» от призыва считалось не только делом престижа, но и признаком твоего прогрессивного мировоззрения. Причины, видимо уже тогда вырабатывал сам социум, очень меняющийся позднесоветский социум…

В разговорах, среди молодежи того времени, можно было часто слышать фразу: «Кто? Ты не пойдешь, а у тебя «закосить» ума хватит?» Здесь подразумевалось все, и твое умение убедить врача в хроническом энурезе, и твоя способность рассмешить психиатра, и твои мужские задатки не только женится до армии, но и заиметь двоих детей. Эту фразу слышал и Алексей. Но методы, рассматриваемые сверстниками, ему не подходили изначально во всех своих проявлениях. Он знал, чего хочет, а хотел он идти дальше своим путем. Путем, который вел его из родного Новомосковска, через Днепропетровский Строительный техникум дальше, в Одессу. В город, где он намеревался продолжать обучение в одном из ВУЗов, дающем отсрочку от призыва и возможность посещать военную кафедру.

Родители Алексея, видимо понимали, что он настроен по иному, чем все его окружение и не препятствовали его действиям. Хотя отец, определенное время был не в восторге. Мама, Валентина Петровна, врач терапевт на Шпалопропиточном Заводе. Небольшое помещение, в парковой зоне завода она делила с Софьей Васильевной, врачем-стоматологом. Их медицины для небольшого, но единственного завода в Европе было достаточно. ШпалЗавод, гордо хранил, и до сих пор воплощал в жизнь, традиции с начала путейного дела на Екатеринославщине. Дважды переезжавший с места на место, и переживший две мировых войны, он смолил древесину не останавливаясь, даже тогда когда уже весь мир перешел на бетонные подрельсовые шпалы. История завода еще помнила заказы на обработку корабельных мачт! Кубинский ром, сигары и местные жители Острова Свободы, далеко за океаном, перемещались по рельсам, уложенным на пропитанные смолой новомосковские шпалы. Последние несколько десятков лет, единственное специализированное предприятие открыто поддерживало кубинскую молодую республику. Рынок сбыта, был только там…

Папа Алексея, Петр Петрович, телемастер на Днепропетровском радиозаводе. Заря и закат советских черно-белых телевизоров «Весна», прошли вместе с ним и его коллективом по всему Союзу. Когда Алексей познал Одессу, оба эти родительские предприятия постепенно угасали и максимально оптимизировались дельцами под кооперативы и видеосалоны.

При некоторой разности отношений к действиям Алексея, его родителей, дед Петр Андреевич выразил ему открытую поддержку. Прошедший всю войну, командир медсанбата и в свои восемьдесят лет был крепок физически и точен в суждениях. Его рассказы о войне, остались в памяти Алексея отдельной ячейкой. К которой он относился как святыне, всю свою жизнь. Петр Андреевич высказал свое мнение лаконично и прямо. Выслушав Алексея планы, он сказал: «Давай Алексей – действуй! У тебя мысля клеется. Докажи, что ты не какой ни будь там – «Алешка», при этом характерно помахав открытой ладонью у правого уха». Своим умением говорить публично, молодой человек так же был обязан старому ветерану. Все домашние застолья проходили по подобию парткома, где Петр Андреевич заставлял всех выступать, особенно молодежь.

Внутренние аргументы молодого человека базировались на трудах Ивана Ефремова и Оскара Уайльда, на героике Рафаеля Сабатини и одесских рассказах Исаака Бабеля. Пытливость и наблюдательность, как предтеча особого интуитивного чувства, непременно возникающего перед чем-то действительно важным, говорило ему – только вперед. Это и формировало в нем движущую энергию созидания.

Внешние же аргументы, не примерять военную форму, имели более чем заземленные причины. Дело в том, что все уходящие в армию из их поселка юноши, проходили обязательную процедуру проводов. Выглядело это, очень даже заботливо-печально. Суета – еда, шатер – самогон, невеста. Потом, на следующее утро, привод или чаще всего принос новобранца к военкомату…

Но, самое неприемлемое во всем этом действе для Алексея было обязательное наличие провожающей невесты. Встречается с кем-то будущий воин или нет, не имело никакого значения, провожающая невеста должна была быть. Так и появлялась на проводах в армию девушка рядом, с выражением обязательности на лице. Алексей не мог себе даже представить, кто с ним рядом мог бы находиться в подобной ситуации. Подружки, конечно же, были. Он стройный, среднего роста, с всегда аккуратно зачесанными назад русыми волосами вызывал у девушек интерес, но не до уровня, к которому стремятся подростки в своем желании оплодотворять всех на свете. Серо-голубые глаза, ровный, немного великоватый нос делали его быстрее интеллигентно-надежным, чем привлекательно-роковым. Сфера интереса к нему со стороны женского пола начинала явно проявляться не сразу, а после общения и некоторого количества времени проведенного рядом. Разить с первого взгляда, не было «оружием» из его арсенала. Одногодки-подружки считали Алексея немного заумным, и обычно предпочитали его ровесников с более широкими плечами, простыми речами или, в крайнем случае, с мопедом. Другое дело, девушки постарше, уже прошедшие периоды с плечами и мопедами. Для них первая реакция на внешность Алексея, как на юношу-студента, уже после недолгого общения, сменялась интересом к нему как к молодому мужчине, с хорошим воспитанием и деликатными манерами. Отношения или не начинались вообще или затягивались на относительно длительное время. Причины, как в первом, так и втором случае носили разный характер от недостатка средств, до неготовности связывать себя узами раннего брака. С одной старшекурсницей, он даже знакомил своих родителей, еще в 17 лет, но после ее тайного общения, с его старшим товарищем Александром, эта дама решила идти замуж. Была свадьба, но прожили они и недолго и несчастливо.

В общем проще было, дабы не рушить устои всего поселка, не устраивать проводы совсем. Тем более, что назначенные невесты, чаще всего уже через полгода провожали следующего суженного в войска, или просто выходили благополучно замуж за совсем иных парней.

Особняком же стояла тема на районе, это – приход из армии. Возгласы в ночи, типа: «Матросня пришла!» или «Я ж тоби казала, шо вона сука»,– становились нормой. Бодрые песни и громкий смех, обычно заканчивались не мене бодрыми и громкими скандалами. Дальше у всех участников налаженного процесса, были очень похожие судьбы. Шпалопропиточный завод, работа на «железке», стройка для парней или швейная фабрика для девушек. Потом семья, дети, самогон и проводы дальше. Варианты, которые предлагал Новомосковск не могли устраивать Алексея. Своим внутренним миром он понимал, что остановка сейчас, это практически добровольное самоуничтожение. Все вокруг говорило о переменах. О переменах во всем, от телевизионных программ, до отношений между людьми. В этой обстановке нужно было соответствовать новому потоку, совершенно новому информационно-социальному потоку. Призывы Виктора Цоя к переменам и «мое поколение» Кости Кинчева, звучащие из динамиков старого бабинника, обретали совершенно новый практический смысл. В свои, неполных девятнадцать лет, Алексей был настроен действовать в соответствии с реалиями того времени. Могучий Союз, все больше и больше кренился к бездне, съедаемый тлей капиталистического будущего. Дома, улицы, города и республики великой страны отдалялись друг от друга с неумолимой монотонностью часового механизма.