Александра Миронова
День, когда пропала Вероника
Александра Миронова
В стране катастрофически растет число людей, которые исчезли без следа. Они пропадают внезапно, без объяснимых причин, многие – навсегда. За несколько лет количество пропавших без вести почти удвоилось и превысило астрономическую цифру в 120 тысяч человек. Так, за один только год уходит в никуда население немалого города.
Из 120 тысяч человек, которые пропали только в прошлом году, большинство мужчины – почти 59 тысяч. 38 тысяч – женщины, 23 тысячи – несовершеннолетние и малые дети. Большинство все-таки находят. Живыми. Иногда через месяц, иногда через несколько лет.
Самое страшное это время. То самое время, что невозможно повернуть вспять, как бы ни старалась.
Марии хотелось закрыть глаза, сжаться до атома и взорваться словно сверхновая звезда. Чтобы безвозвратно стереть последние семь лет и снова оказаться в точке отсчета, когда все пошло не так.
Погода была под стать ее чувствам. После длительной, изматывающей душу жары, испещрившей трещинами и рытвинами и без того порядком поизносившуюся землю, дождя ждали, словно пришествия Мессии. Казалось, что вот-вот он снизойдет на грешную землю и смоет все грехи, но ожидание мучительно затягивалось. Хотя с утра тучи потихоньку подтягивались, превращая небо в шахматную доску. То тут, то там еще мелькали белесые пятна, но на них неотвратимо наползали черные грозовые кляксы, собираясь с силами и готовясь дать человечеству решительный бой.
Гром подавал первые робкие звуки, небо давило, давление падало, хотелось спать и танцевать одновременно. Если бы дождь рухнул прямо сейчас, она, наверное, сбросила бы прилипшую к телу потную одежду и кинулась бы обнаженной под тугие струи. Чтобы смыть все то, что наросло на нее за последние годы, словно песок на скалы.
– А ты так изменилась… – Валера не замечал ее состояния, смотрел пьяным влюбленным взглядом, сократил дистанцию до неприличия, вторгнувшись в «личное пространство».
Так теперь говорили в ее новой стране. Господи, да она и знать не знала таких терминов, пока не переехала. А теперь, за семь лет отвыкла, что кто-то может подойти настолько близко, что можно почувствовать запах кожи, теплое родное дыхание, увидеть мельчайшие подробности – тонкие заломы морщин, которых раньше не было. Пробившуюся за день щетину. Глаза, все такие же светлые и безмятежные, похожие на кубики льда, в которых застыл желтый песок. Глаза хищника. Она забыла, как это бывает, когда подходят настолько близко. Даже маленькую Верочку старалась просто целовать, не заключая в объятия.
Маленькое кафе за два квартала от ее прежнего дома ничуть не изменилось. Даже удивительно, ведь за время ее отсутствия родной город вырос, модернизировался, вытеснил наименее жизнеспособных, заменив их новенькими, безликими нашлепками. А здесь, в кафе, словно в разбитых песочных часах, время остановилось.
Все те же потрепанные пластиковые стулья – белые и ярко-алые. Те же зеленые поцарапанные столы, которые даже не пытались уберечь скатертями. Безвкусные украшения из пыльных искусственных цветов, выгоревших от солнца и времени, покрывшиеся равномерным слоем пыли.
Кафе напоминало небольшую забегаловку в курортном поселке, что одним видом отпугивает солидных клиентов и случайных прохожих. Возможно, именно за это его и любили постоянные посетители. Кафе было «для своих». Единственный уцелевший оплот постоянства в ее так часто сотрясающемся мире. Здесь даже официантка не изменилась. Только макияж стал чуть ярче, волосы чуть желтее, а в круглых равнодушных глазах плескалось немного больше грусти. Она сразу же узнала Машу, и от этого стало еще горше. Кивнула, словно они вчера расстались, и принесла, «как обычно» – крепкий черный без сахара.
Маша даже зажмурилась, на долю секунды поверив, что усилием воли сможет все вернуть назад и поступить правильно. Глупые мечты. Ее реальность была здесь, рядом. Шептала теплым голосом, пахла недорогим коньяком и до боли знакомо улыбалась уголками глаз.
– Красивая стала, взрослая, – продолжал исповедоваться Валера, – дурак я был, Машка, не надо было мне тогда. Если б я только знал, что все так получится.
Маша открыла глаза и отвела взгляд от Валеры, уставившись в облезлую стену с потрескавшейся штукатуркой. Кафе требовался капитальный ремонт, как и всей ее жизни. Как жаль, что личные проблемы и прошлое нельзя исправить с помощью грунтовки и краски.
– Мы ведь с Ирой развелись, да, – хмельно улыбнувшись, с какой-то неуместной молодецкой удалью сообщил Валера, а Маше показалось, что старые стены вдруг качнулись и сейчас обрушатся.
– Развелись? – глупо повторила она чужим сиплым голосом.
– Да, не сложилось у нас. Мальца только жалко, Ирка его против меня настраивает. Ну, а ты как? Слышал замуж вышла, ребенка родила. Все получилось у тебя?
Маша тряхнула головой, отчаянно пытаясь вернуться к реальности. Но не получилось. Муж, ребенок, переезд в другую страну. Жизнь, показательно счастливая, чтобы родители не волновались – все это было там, за чертой, разделившей ее жизнь после того, как она согласилась встретиться с Валерой в старом кафе, где когда-то и началась их любовь. Разговоры о муже и ребенке казались неуместными.
Валера решился первым:
– К тебе или ко мне?
Маша подняла глаза и в упор уставилась на человека, когда-то сломавшего ей жизнь. Того единственного, кто был способен снова ее починить.
И не было этих семи лет. Маша все также плакала от счастья, задыхалась от чувства, которому не могла найти определение. Голова кружилась, увлекая за собой в странную карусель стены и потолок. Кажется, Валера сделал ремонт или это они вместе с Ириной его делали? Вряд ли бы он сам выбрал обои в цветочек. Предпочел бы ровные белые стены.
В квартире все еще чувствовалась рука, запах и иллюзорное присутствие другой женщины. Той самой, которой он когда-то предпочел Машу. Но сейчас это не имело ни малейшего значения. Это все в прошлом.
Они не разговаривали. В такие моменты слова не нужны. Телефон она отключила еще в кафе, безошибочно зная, чем все закончится. Даже если бы Валера не развелся с женой, Маша бы все равно своего добилась.
В последнее время она все острее ощущала потребность почувствовать себя еще раз живой и счастливой. Изо всех сил пыталась сопротивляться мраку, что грозился полностью поглотить ее. Все чаще она беспричинно плакала. Иногда ей хотелось громко кричать или завыть, как дикому зверю. Смешно, но один раз она действительно на это решилась. По совету психолога выехала в чистое поле и постаралась там выкричать свою боль. Не помогло, лишь почувствовала себя полной дурой. Что психолог мог знать о них с Валерой? И как он мог помочь исцелить боль от потери?
Был только один способ ощутить бег крови по венам, вознестись наверх и рухнуть со всей высоты, как на дурацком аттракционе. Так, чтобы сердце замерло. И захотелось кричать одновременно от страха и счастья.
Она сказала Мише – своему доброму, нежному, понимающему Мише, – что поедет повидать родителей, соскучилась. Верочку с собой не возьмет, хочет отдохнуть. Миша, как обычно, не стал возражать и задавать вопросы – от чего, собственно, ей надо отдохнуть. Верочка целыми днями в школе, сама Маша не работает – пару частных уроков живописи в неделю, которые она дает, не в счет. Да даже, если и подумал, то вслух не сказал. Лишь покорно кивнул. Наверное, в этом и заключался секрет их спокойной жизни. В Мишином «понимании».
Маша прижалась к Валере, прогоняя его теплом мысли о муже и дочери. Она совершила ошибку, на перекрестке свернув не туда. И теперь ей за это отвечать. Она будет тянуть свой крест дальше, безропотно. Ведь как там говорил Сент-Экзюпери – «мы в ответе за тех, кого приручили». Хотя сам он этих принципов не соблюдал. Наверное, понимал в глубине души всю глупость собственного постулата. Ведь неужели жизнь и счастье «прирученных» важнее собственных?