Денисенко Игорь ВалентиновичСтепь
1.Глава. Красная стрела.
"Я был стрелою красною, стрелой, разящею врага".
Поэты пяти веков.
Он проснулся на рассвете, когда неверный серый сумрак проник в юрту через шанырак, и обрисовал большой казан посреди юрты. Кизяк под котлом уже гореть перестал, и чадил. Терпкий запах дымящего кизяка распространялся по юрте, примешиваясь к другим ароматам. В юрте пахло бараньими шкурами и жиром, пыльным войлоком стен, кислым запахом забродившего кумыса, человеческим потом, и ароматом вчерашнего ужина. В котле сварили кулана. Кулан был старый, Батпак подбил отставшего от стада старого и хромого самца. И варить его пришлось долго, но он так и не сварился. Поев вечером жесткого мяса, вытаскивать кулана не стали, и большая часть мяса осталась томиться в горячем котле до утра. Светало. За стенами юрты бродила лошадь Батпака, периодически по привычке всхрапывая и отмахиваясь от мошки густым хвостом. В юрте помимо семьи ночевал гость. Гость спал чутко и слышал, как хвост шуршит по крупу, как среди ночи поднимался и выходил из юрты Батпак. Как просыпался и плакал маленький ребенок, но мать дала ему грудь, и малютка, аппетитно зачмокав, тут, же уснул. Стоило ему уснуть, как захрапел Батпак. Полусырое мясо, доверху наполнившее желудок, мешало ему спать. Только вот гостю не спалось. Он вроде и смежил веки, и подбил под голову свернутую рулоном баранью шкуру, и усталость долгого дня давала о себе знать так, что ноги гудели. Но предчувствие грядущих перемен бередили разум, и бестолковые никчемные мысли выстроились в бесконечную очередь и возникали одна за другой. Какая-то часть сознания ночью все-таки отключилась, но другая продолжала решать насущные проблемы, и прислушивалась к звукам за стенами юрты. Поэтому, когда земля чуть, заметно дрогнула от топота копыт. Он открыл глаза, и рука привычно легла на роговую рукоятку пышака у пояса. Уши уловили, что всадник один. Тревожится пока не о чем. Всадник спешился, и, откинув полог юрты, черным силуэтом возник в проходе.
- Мир вашему дому, - коротко кивнул вошедший.
- И твоему мир, - равнодушно отозвался Батпак поднимаясь. А ведь он, кажется, спал секунду назад, но его, как и гостя, видимо разбудил топот копыт у юрты.
- Луноликий Байрам желает видеть газарчи, - произнес вошедший, обращаясь к Батпаку.
- Но Газарчи не желает видеть луноликого Байрама, - отозвался гость, к которому никто не обращался, но которого, судя по всему, и звали газарчи. Газарчи именем собственным не являлось, а всего лишь означало следопыт. Но так случилось, что у лежащего в юрте Батпака, гостя, собственного имени не было. Он не принадлежал ни к этому роду, не входил в этот улус, поскольку был пришлым, случайно принятым, "потерянным в степи". Как называют людей непомнящих своего родства, не знающих своих предков до седьмого колена. Что было несмываемым позором для любого хунну, но такое случалось с людьми, побывавшими в проклятых землях. К таким вот "потерянным в степи" отношение было презрительное, их и за людей то не считали, но следопытские таланты безымянного газарчи были полезны и его взяли с собой. Как берут чужого, отбившегося от стада барана или быка. Но в отличие, от барана, которого бы просто съели, следопыт был полезен по-другому. Он безошибочно указывал, в какой стороне есть вода, чтобы напоить скот, по следам на земле мог сказать, когда прошла сайга, будет ли завтра дождь, и многое, многое другое, что так полезно знать в кочевой жизни.
Собственного имени следопыту так и не дали, а звали просто Газарчи. Женится, он не мог, поскольку ни один здравомыслящий не отдаст свою дочь безродному следопыту, даже иметь своего коня и юрту "потерянный в степи не мог". Достаточно было и того, что его кормили, разрешали спать в хозяйской юрте, давали носить обноски со своего плеча. Словом относились как собаке, только вот собак в ауле не было. Из всех известных зверей собачьего роду-племени, в ауле Батпака знали только волков, а волков они не жаловали.
- Забирай, - без раздумий отозвался Батпак. Ни хозяин юрты, ни приехавший от Байрама гонец, реплики Газарчи казалось, не услышали. - И мое почтение уважаемому Байраму. Пусть стада его будут тучны, а охота славной!
- Передам, - кивнул гонец и вышел.
Батпак жестом остановил собиравшегося выйти следом следопыта и, сунув руку в казан, вытащил берцовую кость, обильно обросшую мясом, и молча, протянул Газарчи. Тот её принял. Так положено. Гость, какой бы ни был, никогда не должен покидать дом хозяина без подарка - саркыт, гостинец на дорогу, чтобы было чем подкрепиться в пути.
Выйдя из юрты, следопыт глубоко вдохнул свежий воздух степи. После удушливого и спертого воздуха юрты, он казался просто благоуханием. Остро пахло свежей полынью смоченной утренней росой, пахло душицей и отошедшей за ночь от палящего солнца травой. Пахло речкой, протекающей неподалеку от стойбища, пахло свежим конским навозом, который органично вплетался в симфонии запаха степи. Пахло свободой и бескрайней степью от горизонта до горизонта. Конечно, можно было бросить все и всех, и, взяв коня, умчаться, куда глаза глядят. Ищи ветра в поле. Но следопыт совершенно не мог представить что ему делать с этой свободой? Как распорядится? Он смутно помнил, что у него была цель, и цель его находилась где-то здесь, среди степного народа. И надеялся, что вспомнив, кто он и какая у него цель, он обретет смысл своего существования. А пока оставалось ждать, и молится, чтобы память вернулась.
Гонец стоял около гнедой кобылы и нервно постукивал камчой по голенищу сапога. Словно собаку к ноге подзывает, подумал Газарчи, и опять поймал себя на мысли, что точно знает, как выглядят собаки. Причем разные собаки. Есть большие как новорожденный теленок, есть мелкие, чуть больше крысы. И называются эти виды по-разному, вернее не виды, семейство у них одно - псовые. Породы. Опять я что-то вспомнил! Нечто незначительное, и в нынешней жизни ненужное, но может когда пригодится.
- Шевелись, поторапливайся, - недовольно проворчал гонец, держа под уздцы свою кобылу, к луке седла которой была привязана за уздечку вторая лошадь, для следопыта.
- Байрам ждет до полудня.
Следопыт пропустил его замечание мимо ушей. Словно не к нему гонец обращался. А спокойно и не торопясь подтянул подпругу у лошади, поправил потник под седлом, проверил длину стремян. И лишь подогнав все по своему усмотрению, легко взлетел в седло и, стукнув лошадь пятками в бока, поскакал в известном направлении.
***
Луноликий Байрам с лицом плоским и широким как великая степь, на котором одним небольшим холмиком выделялся нос, а вторым подбородок, выглядывающий из жирных складок на шее, был мрачнее непроглядной ночи. А узкие глаза просто превратились в тонкие щелки, из которых он бросал на этот мир взгляды полные ненависти. Когда у тебя угоняют скот всегда неприятно. Но особенно неприятно, когда это делает враг, который сильнее и богаче тебя. И вдвойне неприятнее, что до недавнего времени ты этого человека врагом не считал. А наоборот, покровителем и благодетелем, добрым расположением которого старался всячески заручиться. Вот и саблю из Бухары всю в серебре и небесных камнях преподнес в дар. Сабля была цены не малой. Двадцать хороших жеребцов за неё отдать - сущий пустяк. Правда, Байраму она досталась даром. Следопыт нашел в степи останки задранного волками хириджита. То, что волки задрали, вопросов даже не возникало. Никакой грабитель дорогое оружие валяться на земле бы не оставил. Шлем с позолотой и щит с изысканным витиеватым узором персидской работы Байрам оставил себе. А саблю? Саблей махать Байрам не привык. У него достаточно было своих нукеров. Но число их было значительно меньше, чем у бека. Тому только свистнуть, и сбегутся ватагой все мужчины рода, камчами исполосуют на клочки неугодного.
Но что делать? Проглотить обиду? Сделать вид, что ничего не произошло? Так ведь тогда Аблай его совсем съест. Не он, так другие. Почувствуют, что Байрам слабый стал. Разорят. Пустят по ветру все, что наживали веками его предки. Позор. Но идти прямо против могущественного Аблая, значит только ускорить неизбежную развязку. Поэтому надо быть очень осторожным и хитрым. Узнать исподволь о планах врага, выведать, куда увели табун. И так же тихо барымта (украсть темной ночью).