Нудню?.. Нужничаю?.. Справляю нужду?..
Чтото всё равно неправильно звучит.
Диана задумывает на секунду, потом радостно вскрикивает и скачет вокруг.
Придумала! Позвони и скажи, ну, сегодня всё отменяется. Она ещё раз пинает валун. Потому что ты заболел!
Я открываю рот и так долго молчу, что зубы сводит от холода.
Он же с твоим подарком, не с моим! Он тогда пришкандыбает к нам домой.
Скажи, мм, что у тебя понос, и это заразное. И фурункулы! Понос и фурункулы! Диана морщится. Буэээ! Аж самой противно!
Я качаю головой.
Чёто както нехорошо звучит.
Караул! Диана всплёскивает руками. Мы вытурим рыбуприлипалуса с праздника жизни силой слова! Какой ужас!
Я так делать не буду, в моём голосе прорезаются железные, батины нотки, и мордашка Дианы вытягивается.
Секунд десять мы безмолвно таращимся друг на друга. Постепенно плечи Дианы округляются, она чуть наклоняет голову и исподлобья смотрит на зелень северного сияния.
Я понимаю, что переборщил, и тараторю:
Сделаем тут всё, он подарит, и пойдём в ТЦ кататься на эксала эскалаторах.
Лицо Дианы выражает скепсис, и я добавляю:
Или в Афган. На какуюнибудь заброшку.
Скепсис заметно нарастает.
Или домой к нам. Учитывая боевые действия, он там точно долго не останется.
Диана стонет.
Чего там с нашими безумными предками?
В голове неприятно вспыхивает картинка: Вероника Игоревна после ссоры с батей, у нас дома. Она только вышла из комнаты «родителей», и сквозь застеклённую дверь протекает голубоватый свет телевизора. Лицо Вероники Игоревны отвёрнуто от меня, из причёски выбились рыжие пряди и скрыли чёрные глаза. Я только и вижу, что линию подбородка и губы, которые сжимаются в ниточку. Ворот белой рубашки расстёгнутсколько помню, Вероника Игоревна всегда щеголяет в этих мятых белых рубашках, рукава неаккуратно, помужски, закатаны до локтей и приоткрывают созвездия родинок. Я смотрю на Веронику Игоревну и чувствую себя до предела неловко, будто подглядывал в замочную скважину, и меня застали с поличным.
Нуу, что?.. Мой батя сказал, что я тупой, потому что ему позвонила Влада Валерьевна и нажаловалась, что в сочинении я ни одного раза из тринадцати не смог написать одинаково фамилию этого ггородничего. А твоя мама стала меня защищать. А потом потом мой батя предложил ей ещё раз уйти жить в пустынь и никому ничего не объяснять, а твоя мама начала бить посуду.
Опять? Диана корчит измождённую рожицу. У нас тарелок скоро не останется.
Батя ей то же самое сказал. И твоя мама ушла кудато, а мой батя заперся в комнате с бутылкой «На берёзовых бруньках» и альбомом «Машины времени».
Похоже, я вовремя свалила.
Диана смешно растопыривает руки, но мордашка её грустнеет.
Да, с предками дело не задалось, иначе не скажешь. Не то чтобы наша семья совсем пропащая: например, Диана придумала трёхминутки нежности, когда ктото один орал благим матом «трёхминутка», а остальные (в идеале) бежали друг к другу и обнимались. Как мама Дианы и мой батя съехались? О, это отдельная песня, достойная современного трабаду трубуду а, неважно.
Тем временем Диана вытаскивает из рюкзакаосьминожки пару деревянных куколокмужскую и женскую. Меня пробирает волнами озноба, и я отхожу к бочке, в круг резиновой вони и бронзового света. Лицо обдаёт горячим воздухом, пальцы отмерзают и покалывают.
Диана снова зарывается в голову рюкзакаосьминога.
Ты чё там копаешься, как енот? спрашиваю я и варежкой поправляю шапку.
Ты знаешь.
Чтото блестит в свете костра, и живот скручивает от страха.
Готов? Диана подходит к бочке, снимает варежки и отдаёт мне мужскую куколку. Чёрные глазища упорно высматривают чтото за моей спиной в зеленоватофиолетовом полумраке. Готов или нет?
Какоето давящее, тревожное чувство появляется в груди, но я киваю. Пламя отражается в игле для инсулинового шприца. Диана медлит секунду и резко протыкает кожу на мизинце. Я чувствую, как напрягаюсь, лицо Дианы и вовсе без слов говорит «блевать». Через секунду она собирается с силами и мажет кровью деревянную куколку. Шприц будто гигантское, раскалённое жало переходит ко мне.
Охх. Я неуверенно стаскиваю варежку, и пальцы мигом снова немеют на ледяном ветру. Живот скручивает от страха.
Чересчур сильный удар воткнёт иглу в кость. Слабыйне пробьёт и кожи. И вообще я избегаю колющережущие предметы.
Чел, если боишься, ты всегда можешь бросить нашу говназию и стать Постпанкпрогрессивметаллистом! Там много ума не надо.
Чтобы вы понимали, у Дианы под паркой спрятался пунцовый кардиган с «Фекальным вопросом». А дома электрогитара с логотипом «Фекального вопроса» (угадаете с трёх раз, каким?) и плакаты всех его альбомов. Не говоря о значках, которые пришпилены на рюкзакосьминожку, на бок рогатой шапки и чёрт знает куда ещё.
Угу, а насчёт «говназии»: во втором классе у меня выявили дисграфию. Нарушение письма. Не волнуйтесь, это не детский церебральный паралич и не синдром Дауна. У кучи знаменитых людей дисграфия, и она не мешает, если не нужно много писать. Ох, ну да, если ты не в общеобразовательной гимназии.
При этой болезни люди ммм, часто ошибаются. Ктото пропускает слоги, ктото путает закорючки или добавляет лишние. Ктото, подобно мне, ещё и строчит буквы в зеркальном отражении.
Нет, вы не поняли.
БУКВЫне слова.
Я пишу «N» вместо «И», «R» вместо «Я» и так далее.
Это выходит само собой, но эффект на окружающих производит шикарныйбудто я не урок конспектирую, а вызываю полтергейст.
Нет, вы, кажется, так и не поняли. Как бы объяснить смотрел я летом киношку о мёртвой девушке в полиэтилене, и меня до бессонницы напугали кошмары героя. Оказалось, когда записывались аудиодорожки для этих эпизодов, актёры читали слова задом наперёд, а режиссёр на монтаже включал реверс. Формально порядок букв возвращался в норму, но в речи персонажей появлялись обратные присвисты, звуки стягивались к неестественным паузамказалось, зловещая бездна говорила со зрителем.
Вот примерно так я пишу.
Первые годы осознанной жизни я думал, что книги печатают исключительно на древнеегипетском, а вместо русского изучаем мы тот же древнеегипетский. Предки угробили тьму времени, денег и сил на борьбу с моей неграмотностью, на походы к логопедам, психологам, неврологам, на проверку рефлексов, сканирования и тесты. Репетиторы отказывались от денег, врачи заявляли, что у меня недоразвита часть мозга (я обычно представляю её в виде аппендикса). Якобы такое нарушение передаётся по наследству от отца к сыну или через поколение. Я понятия не имею, правда ли это. Знаю, что дед до смерти не умел толком ни читать, ни писать, но пережил войну и сорок лет отработал на фабрике. Никто ему и слова не сказал. А мне мне будто досталось родовое проклятиеучиться с недоразвитыми мозгами в гимназии.
Школаэто ад. Сущий ад. Ты каждый день заявляешься в пыточную камеру и садишься на кол или, не знаю, залезаешь в «железную деву». Встречали эту особу? Полая металлическая фигура, изнанку которой покрывают шипы. Человека закрывают там, и острия вонзаются в кожу. Представили? А теперь представьте, что он каждый день ходит в «железную деву». Встаёт по будильнику, умывается, пьёт кофе. Прокручивает новостную ленту. Одевается, проверяет плиту, закрывает дверь. Снова открывает дверь, снова проверяет плиту. Закрывает дверь. Проверяет дверь. Трясётся с минуту в лифте, трясётся с полчасика на троллейбусе. Минует турникеты на проходной, отключает телефон и закрывается внутри «железной девы». Часов восемь корчится от боли, истекает кровью, а под вечер радостно чешет домой, чтобы в следующий день всё повторилось снова. Бедняге не дают за это зарплату, не благодарятвообще никак не поощряютно кошмар продолжается год за годом, ибо какойто старый пердун сказал, что так, блин, надо.
Ааааргх!
Со временем, конечно, свыклосьстерпелосьсрослось, но до сих пор учусь я не ахти. Читаю меедленно, пишу с ошибками. Барахтаюсь между двойкой и тройкой по русскому и, что называется, света белого не вижу.
Гоосподи, чел, даже отсюда заметно, как у тебя коленки трясутся.