Красавцем этого молодого человека назвать было нельзя, но его глубоко посаженные глаза и неправильной формы нос выдавали недюжинную твердость характера. У него были твердые ладони и открытая дружелюбная улыбка. Найл втайне был рад, что тот не сделал попытки поклониться.
- По службе есть что сообщить? - осведомился Симеон.
- Разве только это.- Фелим подступил к телу мужчины в тунике раба и, вытянув, показал висящую у того на шее цепочку.- Никто не скажет, что это? - Он помотал кулоном между большим и указательным пальцем.
Найл с Симеоном переглянулись.
- Еще такие не попадались? - спросил Симеон.
- Нет, - Фелим показал головой. - Так что это?
Симеон стянул с ног у мужчины распоротый кокон, сбросил одну за другой сандалии. Когда раздвинул пальцы на ногах, Найл увидел зарубцевавшийся шрамик в месте, где перепонка была разделена.
- Это передающее устройство, - объяснил Найл. Фелим смотрел, ничего не понимая.
- Ты шутишь? - И тут он, чуть заметно вздрогнув, выронил кулон.
- Ты чего?
- Да так, ничего. - Он осмотрительно коснулся кулона кончиком пальца.- Мне показалось, он колется... Найл подобрал вещицу - абсолютно инертная. Фелим повернулся к дяде:
- Да что здесь, черт возьми, творится? (в голосе сквозило раздражение).
- Он здесь всего пару часов, - пояснил Найлу Симеон. - Я еще не успел всего рассказать.
Взяв у Фелима ножницы, он примерился и начал разрезать тунику на рабе - судя по виду, мужчине лет тридцати. Дыхание у того было слабым, но размеренным. Порода та же, что и у остальных - нос клювом, морщинистый лоб, на редкость крупный чувственный рот и покатый подбородок - впрочем, хотя и покатай, но как-то не передающий впечатление слабости. Фигура рельефная, с твердыми мускулами, но кожа очень уж бледная. На груди и ногах курчавился густой черный волос, придающий ему сходство с животным.
Симеон, потянувшись к волосатой груди, снял оттуда небольшой бурый ошметок, похожий на сухой листик.
- Что это? - спросил Фелим.
- А ты как думаешь? - вопросом на вопрос ответил Симеон, подавая ему ошметок. Фелим взял, посмотрел, нюхнул.
- Водоросль, что ли? Он где-то плавал?
- Вот это все нам бы и хотелось выяснить,- сказал Симеон.
Найл пристально смотрел на неподвижное лицо и желтые зубы, видневшиеся в полуоткрытом рту. Положив руку на холодный, влажноватый морщинистый лоб, он испытал странную неприязнь. Затем, даром что на виду у всех, отрешился от мыслей и слился умом с сознанием спящего. Ощущение было странно знакомым, будто заимствованным из прошлого опыта: незаметный выход из собственной сущности и слияние с посторонней. Вокруг образовалась некая пустота, это было все равно что зависнуть среди бездны. Найл невольно схватился за край стола, чтобы не упасть. Через несколько секунд ум вроде как освоился с пустотой. Темнота сделалась привычной; местами ее перемежали тусклые вспышки, подобные зарнице или сполохам молний. У Найла возникла неосознанная мысль, что все это как-то связано с электрической активностью человеческого мозга. Затем, к удивлению, последовал звук, напоминающий отдаленный громовой раскат. Секунду спустя через темноту стал цедиться бледно-голубой свет; вернее, мерцание. И тут послышался еще один громкий раскат. Взору открылся пейзаж - странный, смутный, видимый как бы с огромной высоты. Найл затаил дыхание, внезапно охваченный уверенностью, что сейчас откроется нечто важное.
И тут один за другим последовали два события. Найла на миг одолела гнусная тошнота, будто от дурного запаха - ощущение примерно такое же, как при прощупывании убийцы Скорбо - и почти одновременно сознание Найла точно взрывом было вышвырнуто наружу из сущности незнакомца - как камень, брошенный в воздух рукой атлета.
В глазах резко заломило и тошнота ударила по солнечному сплетению упругим, тугим комом.