Что ж сотворила ты?
С мужем будущим своим по лесам ходила, травы собирала.
Параскева залилась громоподобным смехом.
Ой, шалунья ты, Аксиньюшка, просмеялась. Дело молодое, все такими были Вот и братец мой учудил.
Рассказывай уже.
Как сказать-то
Да не узнаю тебя, что мнешься-то? Я все пойму.
Никашка уж вторую седмицу смурной ходит. Как будто умер кто у парня. А мне не говорит ничего.
И?..
И чешется, как шелудивый пес. Ну я думаю, вошки грызут. Дело обычное.
Оказалось, нет?
Прижала к стенке детинушку. Все рассказал.
Параскева, начисто лишенная стыдливости и скромности, поведала без утайки братнин секрет.
Сразу я тебе не скажу ничего. Подумаю, вспомню снадобье. Ты не печалься, исцелим твоего курощупа.
Ох, благодарна как тебе И ведь мало к кому с бедой такой пойдешь. Так бабы языками чешут
Надобно мне посмотреть на твоего Никашку.
Не дастся, колоброд. Он ж горазд был по девкам бегать
Уговори, заставь. Сама придумай, как приведешь братца ко мне.
Аксинья взяла небольшой ставец с лучиной и открыла клеть. Открыв огромный сундук с резной каймой, она ласково погладила вышитые узоры на красном сарафане. Венчание, пьяные поздравления, хмельные поцелуи мужа. Счастье растворилось в прошедших годах, обернулось горестями. Нарядные душегреи, летники, опашень с беличьим мехом Недолго богатству осталось пылиться в сундуке. «Не надо жалеть о вещах, надо думать о душе», вспомнила она отцовские наставления.
Аксинья спрятала заветную книгу, дар Глафиры, на самое дно сундука. Старинный лечебник, «Вертоград», по крупицам собрал мудрость русских и иноземных знахарей, обладателю своему он грозил наказанием, люди настороженно относились к ведовству. Муж Аксиньи ярился, грозил сжечь опасную книжицу, но намерение свое так и не выполнил. Убористые строки с заостренными буквами, искусно выполненные рисунки известных и заморских трав, тяжелые страницы, истрепавшийся кожаный переплет и все это в обычном сундуке деревенской бабы, Аксинья улыбнулась. Но скоро лицо ее померкло. И с этим сокровищем скоро ей придется расстаться. Настанет срок.
Анна спала, тихо постанывая, слюна стекала с уголка ее рта. Аксинья стерла желтоватую водицу, потрогала лоб матери. Уж две седмицы она почти не вставала, но не жаловалась, только стискивала зубы. Дочь перепробовала все средства, единственное, что оставалось утихомиривать боль маковым молоком. Бессилие сводило Аксинью с ума, и она надеялась найти в лечебнике средство не только для тайной болезни Никашки, но и для материного недуга. Да в глубине души понимала, что надежда ее напрасна.
Страницы «Вертограда» хранили многовековую мудрость, и Аксинья потеряла счет минутам. Отвлек ее громкий вопль Васьки, разбудивший Нюту и мать, переполовший всю избу.
Ты что за ребенком не смотришь? выскочила из светлицы Софья.
Не твой разве сын?
Что что у вас? Дочка, дай попить, жажда мучит.
Аксинья протянула матери ковш с квасом, одновременно силясь понять, что же случилось у непоседливого Васьки.
Руки-то его, глянь только! Исцарапаны Каином. Это найденыш ваш. Говорила я, кого пригрели на шее!
Васенька, иди к тете. Аксинья склонилась над мальцом, тот уже успокоился и улыбался ей, ласково водил рукой по ее лицу. Матвейка не кот, царапаться не умеет.
Не оборванец, так кот твой нахратит сына моего?
Ты сама видишь, Васька Угольку покоя не дает, за хвост таскает, кто ж утерпит. Царапины малые, ничего дурного не случилось.
Тебя послушать, так Книги ведьминские читаешь, Софья кивнула на лечебник, уморить всех нас хочешь.
Подойди, прошептала мать, когда невестка ушла. Боюсь я ее, Аксинья. А как наговорит на тебя, ты же знаешь, чем грозят обвинения такие
Не скажет, побоится, да и родственница я ей. Если меня обвинят, то и Софья с Васькой пострадают. Аксинья успокаивала мать, но сама уверенности не испытывала.
Скольких уже она лечила, вытаскивала из силков смерти. А кому-то помочь не смогла. И каждый из тех людей может назвать ее ведьмой, той, что служит нечистой силе.
Улыбка ее переворачивала все нутро, заставляла сердце биться быстрее, наполняла счастьем обладания. Будто она не мать двоих его детей, а полюбовница, с которой встречается он в укромных местах. Ночью он сжимал женщину в своих объятиях, вдыхал запах волос, гладил пышную грудь.
Зайчик, зайчик мой, шептала и постанывала, и бесстыже наклонялась к его чреслам, и вбирала его в себя, и исходила соком
Ульяна! не помня себя, закричал он и вылил свое семя. Покой снизошел на него, убаюкивал в объятиях, он погрузился в глубины сна, благо до утра еще далеко. Сквозь сладкую дремоту мужчина услышал чье-то всхлипывание. С трудом вынырнул из глубин сна, обнял женщину, но она гневно сбросила с себя его руку.
Поутру он проснулся на лавке один, поправил порты уд оттянул ткань. Сын Тошка возился в углу, строгал березовое полено на лучины. Он обрадованно подскочил к отцу:
В лес поедем сегодня, а?
Святки прошли, отгуляли и делом пора заняться. Поедем!
Тошка завопил радостно:
Аиии!
Девять лет парнишке, взрослый уже, а порой сущий ребенок. Его сын. Его гордость. Мужчина отогнал воспоминания.
Мать где?