Юморские рассказы - Борис Мисюк

Юморские рассказы

Борис Мисюк

© Борис Мисюк, 2016

© Всеволод Мечковский, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Слово о друге-писателе

Жили-были два брата, Борис и Владислав, с которыми я давно сдружился, посылал письма – одному на крайний запад страны, в Белгород-Днестровский, другому на противоположный край – во Владивосток. Оба стали писателями, Слава склонился к исторической прозе (попробуй избежать влияния Белой крепости1!), а Борис, овеянный ветрами Великого океана, естественно, стал маринистом. Радовался я их успехам, радовался и географическому размаху, да вот время подбросило нам свои каверзы, в результате которых Владислав оказался в «другой» стране – на Украине, ставшей «ближним зарубежьем». Вышло, что Дальний Восток стал для Москвы ближе, чем Одесская область… К тому же в недобрый час от разрыва сердца скончался Владислав Семёнович Мисюк, Белгород-Днестровский без него стал для меня ещё дальше, а Борис – ещё ближе…

Теперь Борису Семёновичу надо жить и писать за двоих. Ему надо выполнить известный наказ о том, что «в России писатель должен жить долго». В этом слове слышится «долг». Многое ещё предстоит написать Борису, таков его долг, его призвание, но и то, что он успел сделать – уже немало. Я встречаю каждую его новую книгу с уверенностью, что его талант, его чуткость откроют предо мной ещё одну вереницу интересных лиц, живых характеров на фоне таких морских (и земных) просторов, которые мне и не снились. Как будто смотрю кино. Всё видно и слышно. Австралия, конечно, для меня экзотика, но моряки, но люди-то наши, я с ними смеюсь и плачу.

Но Борис Мисюк не только проводник по неведомым краям, не только режиссёр-постановщик, живописец и портретист – он сам один главных героев своих книг, если не главный. Он постоянно (прямо или косвенно) присутствует в любом из своих произведений, его ум, доброта, юмор и жизнелюбие придают четвёртое измерение его прозе.

Мне нравится лёгкость письма Бориса. Он пишет, как бы шаля, шутит, иронизирует – сам развлекается и развлекает читателя. Но это лукавая, обманчивая развлекательность. Писатель он серьзный. Его порядочность, требовательность к жизни глубоко уязвлена острыми углами и пороками пережитого и переживаемого нами времени – от последних советских, «перестроечных» до теперешних рыночных (дико-капиталистических, а верней – криминально-бюрократических) лет. Читатель чувствует рядом с собою друга, весьма общественно-отзывчивого гражданина. Дай Бог, чтоб такими были не только писатели, но и депутаты!

Приглашая читателя в мир новой книги Бориса Мисюка, я понимаю, как нелегко сегодня ей добраться до «широкого» читателя. Нет теперь такого транспорта, который развозит книги по стране. В соседний город и то неизвестно – попадёт ли… Остаётся нам самим сообщать друг другу о хороших книгах и призывать на помощь Интернет. Как бы то ни было – книга не исчезнет, как не исчез театр с появлением кино и телевизора.

Я оптимист. Борис Мисюк – тоже.

О себе, любимом

Мы, пацаны военно-послевоенных лет, бредили, знаете чем – морской формой, лётной формой, ибо иных образцов красоты не знали. А ещё бредили этим, как его, НЗ, неприкосновенным запасом, выдаваемым носителям той формы. Море, небо и шоколад из обросшего легендами НЗ сливались воедино. И именно так в большинстве, бредя ленточками с золотыми якорями и ску-у-сным шоколадом, обворованные войной мальчишки становились моряками.

Флотским числю себя с пяти годов – как добыл первую свою бляху с якорем на ремень. С той бляхи всё и пошло. И мухой пролетела жизнь.

А может, не мухой, а чайкой? Жизнь оторванного от земли существа, не имеющего ни перепончатых лап, ни жабр. Ни семьи. Лишь весенний бриз, вдруг потянувший с берега, способен вызвать у этого существа лирическое восклицанье: «О! Кажись, помойки оттаяли. Весна! Щепка на щепку лезет. Пора и мне на берег…»

На берегу, однако, что-то не живётся, не пишется. Почти всё – девять из десяти книг – написано в море.

Автор просит:

Дорогие читатели! Приглядитесь: в конце каждого рассказа стоит год его рождения. Отразить свое время образно и понятно для людей нового века – задача любого писателя, большую часть жизни прожившего в ХХ веке. Вы замечали, до чего бывают интересны самые мелкие детали ушедшего? Даже такого далёкого, например, как век семнадцатый: чем жили люди, что пили-ели, как одевались в таком-то году…

Ну и, покончив с юморскими рассказами (не правда ли, как гармонично слились два слова: Юмор и Море?), будьте добры, настройтесь на серьёзный лад, ибо повести в отличие от рассказов – просто МОРСКИЕ, почти без «Ю».

Юморские рассказы

«Шилом» море не согреешь…

АЧТ набросился на ошмётки кальмара и, зверски урча, принялся пожирать их. Сизые с серебром, бесформенные ошмётки здорово смахивали на рваную плёнку в банке шаровой краски, когда плеснёшь туда чуток олифы и помешаешь щепкой. Противная такая рванина, но АЧТ от неё без ума. Я однажды записал на магнитофон его урчанье. На повышенной громкости слушать это невозможно – просто страшно. Думаю, львиный рык в пустыне не так леденит кровь. А если бы ещё увеличить самого АЧТ от котячьих до китячьих размеров, как сделал детский поэт, о, тогда всё – туши свет, как говаривал наш незабвенный боцман забывчивым электрикам.

И картинка: игрушечный китёнок, выгнув хвост, дурашливо сидит на заборе, а гигант-котище вразмашку плывёт по океану, пугая китобоев.

Лётчики, моряки, шахтёры, в общем все, чей «рабочий стол» качается, летает, рискует быть расплющенным, в большинстве суеверны. Принадлежа к этому большинству, я и завёл себе чёрного кота АЧТ, чтобы нейтрализовать нечистую силу, клин клином, так сказать, котов котом вышибать. А имя просто из курса физики взял, из раздела оптики: АЧТ – абсолютно чёрное тело. В общем, как наша нынешняя жизнь.

Не дай Бог жить в эпоху перемен. Конфуций знал, что говорил! Тридцать лет отдать морю и вместо мяса, масла, которыми нас баловали на флоте, и даже вместо овощей, о которых мы лишь мечтали в долгих промысловых рейсах, остаться с сублимированной пенсией в зубах…

Чтобы не сдохнуть досрочно, я и вспомнил о кальмаре, о том, как ловили мы его, соревнуясь с японцами, которые знают в нём толк: кальмар – это ж чистый белок, притом он не мычит, не просит ни сена, ни стойла и заменяет говядину. Заменяет японцам, французам. Да весь мир, который мы называли «Запад», понимал это и ценил давно и прекрасно. И только мы со своим знаменитым «перекосом цен» до сих пор продолжаем ошарашивать здравомыслящих…

Только этот перекос сейчас работает на нас. Я имею в виду себя и АЧТ и потому на эту тему пока умолкаю. Моя морозилка забита кальмаром, и каждый раз, доставая тушку-другую, я вспоминаю, как в начале восьмидесятых…

Мы рыбачим, вернее кальмарим с океанской стороны курильского острова Симушир. Весна, солнышко в небе, а небо, хоть и высокое, но какое-то заболоченное словно: там, в глубине-вышине гнездится серая, землистая муть. Наш РТМ, рыболовный траулер-морозилыцик, с натугой, как конь тяжёлый плуг, тащит по дну громаду трала, «авоську», способную поднять тонн семьдесят. Тащит час и два, а вытаскивает («Маненько есть», – приговаривает капитан) килограммов двести-триста. Потому что кальмар – не минтай, больших скоплений нет, да и дербанят его здесь давно и многоручно. Возьми бинокль и насчитаешь до десятка таких же мощных РТМов. Это только на видимости, а за дымкой, за горизонтом – ещё полстолько.

Фабриканты, это значит, матросы, работающие в цехе, на рыбофабрике, за час, к тому же валиком, справляются с уловом – сортируют, разделывают, укладывают в блок-формы и замораживают. А трал тем временем снова пошёл в воду. Матросы-добытчики, работающие на палубе с тралом, для отличия от фабрикантов называются – тральцы. Пошёл трал в воду, змеятся на слипе ваера, стальные тросы-буксиры, а с катушки на «тайване» (похожая на мини-надстройку арка над слипом) сбегает кабель прибора контроля. Прибор смахивает на модель самолёта. Начинённый батареями, он сигнализирует о заходе рыбы или кальмара в горловину трала. Повязанный с кабелем тросик вспарывает воду, струной звенит, скручиваясь от мощного натяжения. Тральцы на стрёме (ах, точный и ёмкий зэковский язык!) – считай, на переднем крае. Тут не зевай! Не то цепанёт – и мигом вылетишь за борт. И в лучшем случае поплаваешь в ледяной водичке. А в худшем…