Вечер на инструктиве - Иванова Людмила Геннадьевна

Вечер на инструктиве.

Всем любящим посвящается…

Глава 1

Эту историю я не слышала и не придумала. Я все это наблюдала на протяжении всей учебы в университете и, буду рассказывать, стараясь не упустить ни одной важной детали.

Студенчество – это очень прекрасная пора, с одной стороны мы уже взрослые и определившиеся, с другой у нас еще нет взрослых забот, нам не нужно ходить на работу, зарабатывать деньги, содержать семью, ты доволен и в то же время тебя все не устраивает, как критика. Ты еще делишь все: на белое и черное, плохое и хорошее, богатое и бедное, ты вчерашний юный подросток, готовящийся к прыжку во взрослость, у которого все понятно и категорично, а эти преподаватели, мало что понимающие в настоящей жизни, не интересно говорят, на лекциях скучно, хочется спать, болтать. Это потом начинаешь понимать, как это важно, что они говорили, что учеба в университете нужна только для тебя самого, для твоей профессии в будущем. Но ломка в развитии и сознании, в переходе от вчерашнего школьника к настоящему студенчеству, происходит гораздо позже, в основном курсу к третьему. А у нее было все сложнее…

Мы пришли вчерашние школьники и сели на скамьи университета, факультета психологии, нам выдали студенческие билеты. Это было незабываемо. Ощущение счастья и чего-то необычного не покидало меня и, самое неожиданное было в тот момент, когда нам объявили, что нас будут посвящать в студенты. Представляете? Большинство вчерашних школьников, особенно стремящихся к ведущему статусу в группе и, видимо, ранее ходившие в лидерах, старались принять независимый вид, мол, нас это не касается, что за чушь придумали, все это для детей. Но к великому моему удивлению, на посвящении они были самыми активными и участвовали во всех конкурсах и очень огорчались, если проигрывали.

«Вот это да!» – удивлялась я, совершенно не понимая, почему так, я тогда еще ничего не знала о психологии групп, о фазах их развития.

Только она никому ничего не говорила, а стояла в стороне и просто всех слушала, наблюдала, и еще улыбалась иногда, так, словно все знала наперед, словно ей открыта какая-то тайна. Звали ее Дмитриева Жанна. И она выглядела словно подросток, со взрослыми глазами, непонятные джинсы, толстовка, ветровка и платочек. Всегда платочек на голове. Яркий атласный. А лицо было ухожено так, словно с обложки журнала – красивый макияж, четкие губы и всегда заплетенные волосы. Она как-то выделялась из всех и притягивала взгляд, своей странностью и какой-то недоступностью, как будто она над нами и одновременно с нами. Странно как-то было. Она много молчала и говорила редко, но на удивление ее голос был мягкий и ласкающий слух. И еще, она умела улыбаться, ее улыбка была очень красива, но делала она это очень и очень редко и в основном она была как статуя, которую отлили из бронзы и покрасили. И еще…, я ее боялась…

Когда я заходила в аудиторию, то глазами искала ее и всегда находила. «Все как всегда!» – пожимала я плечами. Она сидела на последней парте и все время что-то писала, даже когда нужно было просто слушать, или рисовала. В общем занята была всегда, что –то делала… Но больше всех меня поражал ее юмор. Глядя на нее, никогда не подумаешь, что она может шутить. Мы ей в подметки не годились в соревнованиях, она отвечала быстро, колко и метко и как-то по-доброму – человек сотканый из противоречий.

Все в жизни института шло своим чередом. Лекции, семинары, ответы, тесты, и вдруг незаметно подкралась сессия со своими зачетами, экзаменами и всяческими проверками знаний и списывания со шпаргалок.

Это была «Логика». Предмет такой. Мы его не очень любили – все эти законы, доказательства. Нам бы потусить, поболтать, чего-нибудь яркого, интересного, а преподаватель невозмутимо рассказывал, чертил. Мы писали, чертили и вдруг:

– Мы сегодня пишем контрольную работу.

По аудитории пронеслась волна удивления.

– Кто напишет без единой ошибки, тому зачет автоматом, – невозмутимо продолжал он, – на следующей лекции, – и начал чертить и писать задания на доске.

Мы послушно и судорожно начали листать лекции пытаясь ответить на вопросы, а на следующую лекцию пришли расслабленные, совсем забыв, что на прошлом занятии писали итоговую контрольную работу.

– Дмитриева здесь? – с порога бросил наш преподаватель Михаил Юрьевич, стремительно подходя к кафедре. Все замолчали, аудитория была полна до отказа, весь поток сидел и томился в ожидании начала занятия и все обернулись назад. Там сидела она и что-то писала. Услышав свою фамилию, она спокойно подняла голову и воскликнула:

– Здесь!

Михаил Юрьевич посмотрел на нее и быстро сказал:

– Давайте свою зачетку. Я вам ставлю автомат.

По аудитории пронесся гул:

– Как? – ошарашенно спрашивали те, которые считали, что лучше их нет на этом свете, – а мы?

А Жанна медленно, словно нехотя, встала и плавно пошла к кафедре, над которой возвышался преподаватель. Когда она проходила мимо Ивана, то он нагнулся к ней и удивленно прошептал:

– Как? Как ты смогла?

Но она, в ответ, поглядела на него и, ничего не сказав, улыбнулась, а Михаил Юрьевич ответил за нее:

– Она единственная выполнила работу без единой ошибки. Идеально. Сколько веду этот предмет – это в первый раз. Продолжим?

ХХХХ

Мы любили Ваню. В нем было всегда столько жизни и юмора, он был очень интересен и быстр. Много шутил, по-доброму, не задевая и, всегда попадал в точку. Как-то преподаватель в очередной раз рассердилась на нас и раздраженно бросила:

– Ну, вам не угодишь!

Тут из массы студентов послышался сладкий голос Ивана:

– Угодишь, угодишь…, – все хохотали, даже преподаватель. Мы все помнили рекламу подсолнечного масла, в которой свекровь жарила на сливочном масле и когда ей невестка сделала замечание, та бросила сковороду и обиженно ответила: «Ну, вам не угодишь!!!», а невестка подает подсолнечное масло и сладким голосом говорит: «Угодишь, угодишь…».

А ещё, иногда пускали «листочек присутствия» на занятии, и Иван всех записывал, даже тех, кого не было, и обязательно добавлял каких-нибудь знаменитостей, например, Юру Шатунова или Софию Ротару, и когда преподаватель делал перекличку, то всем было, конечно, очень весело. Он был везде и нигде, со всеми и ни с кем, при этом делал, что желал, как дети, которым скучно и тогда они начинают себя развлекать, не замечая, что оказались в центре внимания. С одной стороны он умен, красив, брутален, душа компании, а с другой – ему совсем не было интересно учиться и, скучны были обычные люди, их внутренний мир, привычки, представления. Он был из очень состоятельной семьи, прекрасно и модно одевался, и тех, кто был в группе отверженных, он не замечал, но почему-то всех их знал. Было ощущение, что компания, которой принадлежал Иван, ходила в университет забавляться и развлекаться, обесценивая знания и профессию.

Как-то я услышала их разговор с Борисом, с которым они очень сдружились еще на вступительных экзаменах и были дружны все пять лет учебы, сидели вместе, ходили вместе, шутили бесконечно друг над другом.

– Ты видел? Эту из параллельной группы? Которая зачет получила?

Борис ухмыльнулся:

– Ага, странная какая-то, инопланетянка…

К ним подключилась девочка одногруппница, за которой в свое время ухаживал Иван, но что-то не срослось:

– Безвкусица. Одевается как с помойки.

Парни посмотрели на нее и ничего не ответили, но когда Дмитриева проходила мимо, Иван посмотрел на нее и тихо, растягивая слова, поинтересовался:

– Где ты одеваешься? – все прыснули со смеху.

А Жанна посмотрела на них безразлично, и тускло ответила:

– Там, где тебе и не снилось, – они не ожидали такого ответа и просто захихикали.

ХХХХ

Так, постепенно каждый завоевывал или определял свое место в коллективе и позднее стали привыкать ко всему.