Венхра. Книга первая. О плохих людях и странных обстоятельствах - Александр Михайлович Кротов

Александр Кротов

Венхра. Книга первая. О плохих людях и странных обстоятельствах

Пролог

– Хоть бы солнце здесь какое-нибудь при… приделал! – Бенедикт посчитал нужным в шутливой форме прервать молчание. – Там, в небе, чтобы серость разгоняло. Можно не в самом центре, а у горизонта где-нибудь…

Он чувствовал, что давно освоился в этой обстановке, и на этом основании возомнил, что уже может давать идеи по изменению здешних мест в более визуально привлекательную сторону. Это поле в выцветших тонах, серое небо и мрачный лес вдалеке ему давно надоели.

– В этом нет моего интереса, – ответил собеседник Бенедикта, будто не без труда вызволяя из себя сухие, скрипучие звуки, достаточно внятно пародируя человеческую речь.

Этот ответ вполне устроил Бенедикта. По крайней мере, в нём не было угрозы или подчинительных мотивов. Уже похоже на настоящий разговор! Почти по душам. Про свою душу Бенедикт не сомневался, но вот есть ли она у его собеседника?

– Да, мне тебя сложно понять! – Бенедикт всё ещё спешил заполнить время своего пребывания здесь ни к чему не обязывающими речами. – У тебя столько возможностей продолжить жизнь… интереснее, а ты тут стоишь сотню лет, ловишь всяких… дурачков…

– Таких, как ты…

– Таких, как я, – Бенедикт не без нотки обиды согласился со словами собеседника.

Нет, он не расстроился, не испугался. Ему просто стало неприятно: зачем так о прошлом напоминать-то…

Конечно, других ответов от создателя здешних мест ожидать было глупо, но Беня надеялся. Ему так нужны друзья, собеседники, эти простые «привет, как дела», но теперь уже не хотелось ни разговоров, ни эмоций. Дело сделано, значит, впереди ещё много дел. Востребованность – это хорошо, востребованность – это смысл жизни.

– Не лишены слова твои правды, – изрёк творец этих мест.

Бенедикт напрягся: вроде бы и хорошо, что Высший Альбасеттен заговорил с нотками эмоций, почти как человек. Но какие чувства может проявлять трухлявый монстр, вросший в землю огромного безжизненного поля сухой травы, с трудом произрастающей под гнётом серого неба? Не эмоция, а скрип сухостоя. Да и похож этот чёртов инопланетянин был на трухлявый пень. Выродок чужеземный.

Вроде бы Бенедикт привык, но это всё равно непросто – общаться с подобием друида и демона со способностями плохого бога. Только служить и бояться. Впрочем, Беня знал немало людей, которые с Высшим Альбасеттеном были вовсе незнакомы, но всё равно вели себя аналогично: чего-то боялись, прислужничали, таили злобу.

– Я прав? – спросил Бенедикт, захотев продолжения мысли своего собеседника.

– То, что люди называют авантюрой, мне совсем не нравствует, – хрипло произнёс Высший Альбасеттен. – Граница к этому месту стирается, защитное пространство истончается, и я теряю силу. И как бы я не был спокоен в таком бездействии, рано или поздно потребуются решительные шаги, чтобы всё изменить…

– Ты думаешь над этим? – спросил Беня.

Он уже начал ругать себя за то, что мог навести хозяина его жизни на эти мысли. Ведь ему самому придётся сделать очень многое, чтобы осуществить любую идею этого совершенно не милого создания. А это всегда риск. И риск может преподносить на подносе не только шампанское, но и погибель.

Высший Альбасеттен сказал:

– Я сделаю это. Возможно, очень скоро. Насколько позволит изменчивое время…

Настроение Бенедикта испортилось. Он не хотел кардинальных перемен. Тем более предыдущая и единственная пока попытка вызволить из Безвременья это старое скрипучее существо закончилась крайне неудачно. Хорошо, что Беня тогда в этом не участвовал. Но теперь чем чёрт не шутит. Он, иногда, но всё-таки шутит.

Часть 1

Глава 1

Длинный, узкий коридор. Обшарпанные стены с отваливающейся грязно-синей краской. Несколько дверей квартир. Закопчённый потолок с узорами паутин. На одном конце коридора массивная железная дверь, на другом – окно. Над окном тускло горит лампочка, являясь единственным источником света. Ещё несколько лампочек, бессмысленно свисающих с потолка, давно перегорели, но никто не торопился их заменить.

За окном некомфортная осень роняла в сумерки раннего утра остатки рыжих листьев. В грязь.

Тишина.

У окна стоял человек. Голубоглазый блондин с не запоминающимися чертами лица. Очень худой, бледный, с выпирающими скулами и тёмными кругами под глазами. И погасшим взглядом. В своей застывшей неподвижности он легко вписывался в окружающую мрачность и безмолвие. Зажатая меж двух пальцев сигарета медленно тлела, приближая свой жар к пожелтевшей коже. Пришлось стряхнуть пепел в железную банку, чтобы не обжечься.

В который раз в своей жизни он смотрел сквозь грязное стекло окна, и не видел там абсолютно ничего. Как и не видел в планах своего будущего. Ему было немного холодно, но он знал, что дальше будет хуже – день только начался, впереди предстоял долгий путь.

Самым главным для него сейчас было лишь то, что ему не грустно. Не одиноко, не тошно от самого себя и всей той обречённости, поселившейся в его душе давно, и, вероятно, навсегда. Ему даже не плохо. Неплохо. Очень даже.

Его взгляд сегодня цеплялся за множество деталей, и парню нравилось замечать всяческие нюансы этого мира вроде вязкого заоконного сумрака, перед которым в междурамном пространстве застыли рваные паутины, мёртвые мухи, несколько слоёв пыли…

Трещина на стекле. Совсем скоро поползут роскошные зимние узоры…

Одной затяжкой он докурил почти истлевшую сигарету, закурил вторую. И мысли вновь начали потоком кружить в его недавно проснувшемся разуме, и, помимо наблюдений за окружающей обстановкой, он начал возвращаться в свою реальность. В реальность, когда и паутины, и мухи также останутся между стёклами окна, а ему снова придётся уйти.

Внутри себя он говорил с собой, и ему это было очень интересно.

– Человек состоит из одиночества, – вёл он привычную беседу в мире своего одурманенного разума. – Значительно чаще человек говорит сам с собой в своих внутренних диалогах. Больше, чем с кем-либо другим. Сам себя спрашивает, сам себе и отвечает. Наверное, это правильно. Держать ответ за всё в первую очередь перед самим же собой. Своей же совестью…

Он тяжело вздохнул.

– Сколько всего передумано, перепланировано. Мечты и реальность. Хуже, когда мечтать совершенно не о чем. Когда все цели остались в юности, а в душе поселилась старость. Это как заочно, раньше времени, уйти на пенсию. Остаёшься один со своими мыслями, которые понятны только тебе. И не мысли это, а так, фиксация в уме всего того, что ты видишь. На подоконнике консервная банка с окурками. Чьи-то спички. Кто-то из соседей оставил. Кто-то из них также стоял здесь и курил, думал о чём-то своём. Такие же были у него мысли? Кто знает?

Парень курил медленно. Его настроение начинало становиться хуже. Он медленно «вплывал» в знакомую до боли жизнь.

– Холодно. Всё так же холодно… для чего живёт человек? Чтобы найти своё счастье, свою зону комфорта? Место, где тепло?

Он не заметил, как вслух начал бубнить свои интересные только ему мысли.

– Глупость какая-то. Жизнь дана, а инструкция к ней – нет. Каждый сам для себя что-нибудь да придумает. Кто во что горазд. Это всё только потому, что ради себя жить неинтересно. Наверное.

Он достал устаревший, но ещё исправно работающий кнопочный телефон «Нокия», посмотрел на время. Без пятнадцати пять. Тщательно затушив сигарету, он направился к выходу.

– Но каждый также боится опоздать. Что-то не успеть. Пожить, по-нормальному, например…

Преимущество одиночества и разговоров с самим собой в том, что никто не заткнёт твой поток мыслесложений и не укажет, что твоя дешёвая философия всего лишь бред, который ты сам себе выдумал, и в который непоколебимо веришь…