- Да ничего страшного нет в учебе! - напористо и поучительно сказал Федор. - Что за дикость - учебы страшиться. Уж нашему ли народу не учиться - давно и давно пора. Нет, помню, бабка Фекла: "Федька, не дочитывай до конца книгу - спятишь!" Вот же понимание-то! Да почему? Черт его в душу знает, откуда этот панический страх перед книгой? Нам-то как раз и не хватает этой книги… И вот извольте: не дочитывай до конца, а то с ума сойдешь.
- А что, были же случаи…
- Да от книг, что ли?
- От книг! Парень вон у Гилевых… Игнаху-то Гилева помнишь? Вот сын его, Витька, - зачитался: тихое помешательство.
- С чего вы решили, что от книг-то?
- Читал день и ночь…
- Ну и что?
- Как же?.. Зачитался.
Федор хмыкнул с досадой, но пока не стал говорить, достал другой хрустальный патрончик, плеснул в него коньяку. И себе тоже плеснул.
- Давай. С ума они, видите ли, сходят от чтения… Ты много за свою жизнь книг прочитал?
- Я не пример.
- А кто пример? Ну, я вот: прочитал уйму книг - жив-здоров, чувствую, что мало еще прочитал, надо бы раза в три больше.
- Куда тебе больше-то? - удивился Егор. - Чего не хватает-то? Всего же вдосталь…
- Знаний не хватает! - сердито сказал Федор. - Вот чего. Вот они приходят счас, молодые, на смену - и поджимают. Да как поджимают! Сколько-то еще подержимся, а дальше - извини-подвинься: надо уступать. С жизнью, брат, не поспоришь.
- Не знаю… - сказал Егор. - Меня, например, никто не поджимает.
- Да тебя-то! Твое дело… не обижайся, конечно, но дело твое каждый сумеет делать. Ну, не каждый - через одного. Есть вещи сложнее…
- Ну, и надо уступать, - тоже чего-то рассердился Егор, наверно, за профессию свою обиделся. - А то и правда-то: смотришь, сидит - пень пнем, только орать умеет.
- Не торопи-ись, - с дрожью в голосе протянул Федор. - Больно прыткие! Есть еще такие понятия, как - опыт. Старшинство ума. Дачи увидели! Машины увидели!.. А не видите, как ночами приходится ворочаться от… Ты в субботу-то купаться пошел, а я сижу в кабинете, звонка жду: то ли он позвонит, то ли не позвонит. А и позвонит, да что скажет? Это ведь легче всего: в чужом кармане деньги считать. Их заработать труднее…
- Я не считаю твои деньги. Что ты?
- Я не про тебя. Есть… любители. Сам еще ночного горшка не выдумал, сопляк, а уже с претензиями. Не-ет, подожди, пусть сперва материно молоко на губах обсохнет, потом я выслушаю твои претензии. Свистуны. Мне что, на блюдечке все это поднесли? - Федор неопределенно покачал головой: то ли он имел в виду эту большую богатую квартиру, то ли адресовался дальше - дачу с машиной и с гаражом подразумевал, то ли, наконец, показал на шифоньер, где висел его черный костюм с орденами. - Тут уж я самому господу богу могу прямо в глаза смотреть: все добыто трудом. Вот так. Сам от работы никогда не бегал, но и другим… - Федор чуть сжал хрустальную рюмочку, и она вся спряталась в его огромном кулаке. Нет, крепок был еще Федор Максимов, не скоро подвинется и даст место другому. - Подняли страну на дыбы - выходи вперед, не бегай по кустам. - Федор, наверно, чуть-чуть захмелел, а может, высказывал наболевшее, благо подвернулся брат родной - должен понять. - Вот так надергаешься за день-то, наорешься, как ты говоришь, - без этого, к сожалению, тоже не обойдешься, - а ночью лежишь и думаешь: "Да пошли вы все к чертям собачьим! Есть у меня Родина, вот перед ней я и ответчик: так я живу или не так".
- Кто тебе говорит, что ты не так живешь? - сказал сочувственно Егор. - Что ты? Наоборот, я всегда рад за тебя, всегда думаю: "Молодец, Федор, хоть один из родни в большие люди выбился".
- Дело не "в больших людях". Не такой уж я большой… Просто, делаю свое дело, стараюсь хорошо делать. Но нет!.. - пристукнул Федор ребром ладони по столу, и даже не спохватился, что шумит, - найдутся… некоторые, будут совать в нос свое… Будут намекать, что крестьянский выходец не в состоянии охватить разумом перспективу развития страны, что крестьянин всегда будет мыслить своим наделом, пашней… Вот еще как рассуждают, Егор! - Федор посмотрел на брата, стараясь взглядом еще донести всю глупость и горечь такого рода рассуждений. - Вот еще с какой стороны приходится отбиваться. А кто ее строил во веки веков? Не крестьянин?
- У тебя неприятности, что ли? - спросил Егор.
- Неприятности… - Федор вроде как вслушался в само это слово. Еще раз сказал в раздумье: - Неприятности. - И вдруг спросил сам себя: - А были они, приятности-то? - И сам же поспешно ответил: - Были, конечно. Да нет, ничего. Так я… Устал за эти дни, изнервничался. Есть, конечно, и неприятности, без этого не проживешь. Ничего! Все хорошо.
А Егору чего-то вдруг так сделалось жалко брата, так жалко! И лицом и повадками Федор походил на отца. Тот тоже был труженик вечный и тоже так же бодрился, когда приходилось худо. Вспомнил Егор, как в 33-м году, в голодуху, отец принес откуда-то пригоршни три пшеницы немолотой, шумно так заявился: "Живем, ребятишки!" Мать сварила жито, а он есть отказался, да тоже весело, бодро: "Вы ешьте, а я уж налупился дорогой - сырой! Аж брюхо пучит". А сам хотел, чтоб ребятишкам больше досталось. Так и Федор теперь… Хорохорится, а самому худо чего-то, это видно. Но как его утешишь - сам все понимает, сам вон какой…
- Да, - сказал Егор. - Ну и ладно. Ничего, братка, ничего. Дыши носом.
- Что за сказку ты ей рассказывал? - спросил Федор. - Про зайку-то… Как он летал на воздушных шариках.
Егор задумался. Долго вспоминал… Даже на лице его, крупном, добром, отразилось, как он хочет вспомнить. И вспомнил, аж просиял.
- Про зайку-то?! А вот: пошел раз зайка на базар с отцом. И увидел там воздушные шарики - мно-ого! Да все разноцветные: красные, синие, зеленые… - Егор весело смотрел на брата, а рассказывал так, как если бы он рассказывал самой Верочке - не убавлял озорной сказочной тайны, а всячески разукрашивал ее и отодвигал дальше. - Вот. И привязался он к отцу, зайка-то: купи да купи. Отец и купил. Ну, купил и сам же и держит их в руке. А тут увидел: морковку продают! "На-ка, говорит, подержи шарики, я очередь пока займу". Зайка-то, маленький-то, взял их… И надо же - дунул как раз ветер, и зайчишку нашего подняло. И понесло, и понесло! Выше облаков залетел…
Федор с интересом слушал сказку, раза два даже носом шмыгнул в забывчивости.
- Как тут быть? - спросил Егор брата. Тот не понял.
- Чего как быть?
- Как выручать зайку-то?
- Ну… спасай уж как-нибудь, - усмехнулся Федор. - На вертолете, что ли?
- На вертолете нельзя: от винтов струя сильная, все шары раскидает…
- Ну а как?
- Вот все смотрят вверх и думают: как? А зайка кричит там, бедный, ножками болтает. Отец тут с ума сходит… И вдруг одна маленькая девочка, Верочка, допустим, кричит: "Я удумала!" Это у меня Нина, когда маленькая была, говорила: "Я удумала". Надо - я придумала, а она: "Я удумала". Вот Верочка и кричит: "Я удумала!" Побежала в лес, созвала всех пташек - она знала такое одно словечко: скажет, и все зверушки, все пташки ее слушаются - вот, значит, созвала она птичек и говорит: "Летите, говорит, к зайке и проклевывайте клювиками его шарики, по одному. Все сразу не надо, он упадет. По одному шарику прокалывайте, и зайка станет опускаться". Вот. Так и выручили зайку из беды.
Федор качнул головой, усмехнулся, потянулся к сигаретам. А чтоб не кокнуть еще одну дорогую рюмочку, прихватил другой рукой широкий рукав халата.
- Довольно это… современная сказочка. Я думал, ты про каких-нибудь волшебников там, про серого волка…
- Нет, я им нарочно такие - чтоб заранее к жизни привыкали. Пускай знают побольше. А то эти волшебники да царевны… Счас какая-то и жизнь-то не такая. Тут такие есть волшебники, что…
- Да, тут есть волшебники… Целые змеи-горынычи! - засмеялся Федор.
- Не говоря уж про бабу-ягу: что ни бабочка, то баба-яга. Мы твою-то не разбудим? Громко-то…
- Бабу-ягу-то? - хохотнул опять Федор. - Ничего. У меня, Егор, даже не баба-яга, - сбавил он в голосе, - у меня нормальная тряпошница, мещанка. Но так мне, седому дураку, и надо! Знаешь… - Федор заикнулся было про какую-то свою тайну тоже, но безнадежно махнул рукой и не стал говорить. - Ладно, чего там.
Егора опять поразило, как не похож этот Федор на того, напористого, властного, каким он бывал на людях, на своих стройках…
- Что-то все же томит тебя, братец, - сказал Егор. - Давай уж… может, и помогу каким словом.
- Да ничего, - смутился Федор. И чтоб скрыть смущение, потянулся опять к сигаретам. - Я и так что-то сегодня… Размяк что-то с тобой. Все нормально, Егорша. Все хорошо. - Помолчал, глядя в стол, потом тряхнул сивой головой, с усталой улыбкой посмотрел на брата, еще раз сказал: - Все хорошо. Хорошо, что приехал… Правда. Я, знаешь, что-то часто стал отца-покойника во сне видеть. То мы с ним косим, то будто на мельнице… Старею, что ли. Старею, конечно, что же делаю. Коней еще часто вижу… Я любил коней.
- Стареем, - согласился Егор.