А площадь перед парткомом принарядилась, у трибуны алеют флаги, целый ряд флагов, красуются новые щиты, намалеванные местным художником Ленькой Светиловым. Щиты приколочены к штакетнику сквера. На многих домах тоже трепещет праздничный кумач. У сирени, что росла под окнами парткома, почки лопнули, оттуда выглянули бледно-розовые листочки, маленькие, еще не расправившиеся. На тополе волнуются воробьи, их там насело, наверное, с полсотни, ну и стараются друг друга перекричать. Хоть уши зажимай.
Красота кругом - запеть можно от такой красоты, да вот занозу засадил Ярин в самое сердце, Домашнев тоже хорош! Дернули его за язык, что ли. Мог бы и не говорить. Как Малев, испортил настроение и в кусты. Но при чем же тут Домашнев?
Ивин решительно стряхнул с себя дурное настроение и заторопился к Егоровым. Сколько же они не виделись? Полтора года с хвостиком, давно. Изменился Максимка или нет? Женат шестой год. Волосы у Максимки копной, глаза задиристые, веселые, может, теперь построжали? Интересно, каким ты стал, Максимка, просто не терпится поглядеть, хоть бегом беги.
Совсем редко они виделись за последние годы. А ведь были времена, когда не могли прожить друг без друга и одного дня. Были да сплыли. Матери родили их в один день, первое слово "уа" новорожденные прокричали вместе. Потом под стол лазили вместе, учиться пошли в один класс. Олег с Максимкой были что братья - куда один, туда и другой. В те времена Егоровы и Ивины жили рядом, крыша к крыше. Позднее, когда еще жив был отец Максимки, Егоровы купили новый дом на другой стороне села.
Дороги у друзей разминулись после семилетки. В школе все делили пополам: и мысли, и желания, а настало время выбирать профессии - выбрали разные. Разрыв наметился, наверно, тогда, когда Егоров на каникулы ездил к дяде в Магнитогорск. Дядя работал доменщиком и водил Максимку в цех, в тот час там шла разливка чугуна. Вернулся друг молчаливым, вроде бы замкнулся в себе, отодвинулся. Олег ломал голову, переживал - никак не мог понять, что же такое стряслось с Максимкой. В августе, перед самыми занятиями в школе, остались ночевать на дальнем току. Ночь была теплая, звездная. Лежали на куче соломы, подстелив под себя тулуп и прикрывшись пологом-брезентом. Спать не хотелось, слушали шорохи и звуки ночи. Где-то за навесом смеялись - девчата с парнями баловались. За колком работал трактор. Днем бы ни за что его не услышать, а ночь приблизила звуки. В неубранной пшенице перепелка оповещала, что "спать пора", "спать пора". В глубине темного неба сорвалась звездочка, прочертила белую полоску и погасла. Максимка сказал:
- Упала звезда - человек умер.
- Брехня.
- Конечно, брехня, - согласился Максимка. - Ты знаешь, - повернулся к Олегу и горячо задышал прямо на ухо. - В домне звезд - прямо тысячи. Дядька Иван водил, показывал. Как пошел чугун, так звезды во все стороны, прямо салют. Помнишь, в кино показывали? Полился чугун, знаешь, красный такой, может, даже белый. Плывет и плывет по канавке в ковшик, на колесах такой ковшик. Вот здорово!
- А дыму-то, наверное, сколько?
- Дым - это пустяки, речка огненная - во красота. Понимаешь, чугун всегда твердый, я не знал, что может жидким быть. Домна большущая!
- Жарко?
- Еще бы! Огонь кругом. И огнем этим дядя Иван управлял. Сила-то где!
- Да, это сила, - согласился Олег, но он не догадался, что у Максимки уже зрело решение самому научиться управлять огненной рекой. Рассказу друга значения особого не придал. Когда же окончили семилетку, все и выяснилось. Егоров сразил Олега, будто обухом по голове ударил: пойду учиться в металлургический техникум. Сговаривались идти вместе - в ветеринарный. Обиделся Олег, не стал разговаривать. И разъехались в разные стороны не помирившись: один в Троицк, другой в Магнитогорск.
Первое время сердился Олег на друга, писем не писал, но скоро отмяк. Дружба продолжалась, не рассыпали ее по зернышку, как просо, сохранили. Тосковали, если подолгу не встречались. Первая невидимая грань отчуждения легла после Максимкиной женитьбы лет шесть назад. Жену друга не знал, не было случая познакомиться. Когда Максим приезжал к матери в гости с женой, то получалось так, что в отъезде оказывался Олег.
Отец у Максима умер год спустя после свадьбы сына. Подавился костью, за обедом, в одночасье и умер. Глупо и обидно получилось. Прошел солдат от Волги до Берлина и по-смешному погиб дома. У Олега отец не вернулся с войны, утонул в Днепре, когда его форсировали в сорок третьем.
Возле дома Егоровых Олег Павлович замедлил шаг, собраться хотел с мыслями. Хотел предстать перед другом, что называется, в спортивной форме. Прежде чем открыть дверь в избу, откашлялся в кулак, и после этого решительно потянул за скобу. Открыв, спросил:
- Можно?
Ждал: выскочит навстречу Максимка и закричит:
- Входи же, бродяга!
Вместо этого услышал незнакомый женский голос:
- Да, да, пожалуйста!
Олег Павлович перешагнул порог, прикрыл дверь и оробел, увидев стройную невысокую женщину, белокурые волосы сложены на самой макушке вороньим гнездом, и это ему бросилось в глаза, потому что ни разу не видел, чтобы женщины так носили волосы. Олег Павлович поздоровался и сказал:
- К Максиму я.
Из-за перегородки, отделявшей кухню от прихожей, оклеенной обоями, которые кое-где на стыках досок порвались, послышался знакомый, немного хрипловатый голос тети Насти:
- Кто пришел-то, Лена?
Лену опередил сам Ивин:
- Это я, тетя Настя. Олег.
- Олежка! - обрадованно воскликнула тетя Настя, выходя из-за перегородки и на ходу вытирая фартуком руки, чтобы поздороваться с гостем. Подала костлявую, жесткую руку, он вежливо пожал, ощутив на своей ладони шероховатость.
- Проходи, чего у порога-то встал, - сказала тетя Настя. - Это Лена, ты, небось, и не знаешь ее?
- Рада познакомиться, - Лена тоже протянула Олегу Павловичу руку, маленькую, энергичную, с атласной кожей.
- Максима в магазин командировали, - сообщила Лена. - Скоро вернется, вы проходите в горницу.
В это самое время тихонечко скрипнула дверь, и маленькое существо появилось возле Олега Павловича. Это была девочка лет четырех, в вязаном красном платьице, с бантиком в белых густых волосах. Подошла к матери и спросила:
- Мама, это кто?
- У него спроси, - улыбнулась Лена.
Девчушка подняла на гостя доверчивые голубые глаза, и у него радостно екнуло сердце - эти глаза, несомненно, принадлежали Максимке, нигде в мире не было таких глаз. Девчушка требовательно спросила:
- Ты кто?
- Я Олег.
- А я Иринка. Зачем к нам пришел?
- Повидать твоего папу.
- А меня?
- Ну и тебя тоже.
Девочка обняла мать за ногу и недоверчиво поглядела на Ивина.
Олег Павлович не понимал, что такое с ним творится. Неловкость одолела и скованность откуда-то взялась. Если бы не ободряющий взгляд тети Насти, убежал бы, сославшись на какое-нибудь срочное дело. Однако чудно смотреть на эту девчушку, нет, не просто девушку, а Максимкину дочь, и даже как-то странно было - у нее, махонькой и совсем незнакомой, родные Максимкины глаза. И глаза эти, конечно же, должны все знать про Олега, а вот ничего не знают, именно это-то было странным.
Олега Павловича заставили пройти в горницу, усадили на диван, как дорогого гостя, а он так и не мог обрести уверенности и сидел истуканом на краешке дивана, опустив руки между колен. Наверно, со стороны жалко на него смотреть, и позу принял такую глупую, но что делать? Между тем ему не хотелось показаться Лене неуклюжим и смешным, этаким деревенским недотепой. Иринка осталась с бабушкой на кухне, слышно было ее щебетанье, и Олег Павлович про себя молил, чтоб тетя Настя с Иринкой пришли сюда, тогда бы и неловкость развеялась. Но у них на кухне были свои заботы. Лена задавала ничего не значащие вопросы, он отвечал односложно и видел, что ей тоже неловко. Тогда стал расспрашивать про Магнитку. Лена вроде оживилась. Выросла в Магнитогорске и любила его, но как истая горожанка не упустила случая пожаловаться на городское житье.
- У вас тут хорошо. Тихо. И воздух чистый.
- Воздух у нас чистый, - согласился Олег Павлович и подумал: "Скорее бы Максимка возвращался, что ли?"
- Часто ездите в командировки?
- Всякое бывает.
- Мы живем на третьем этаже, под окнами трамвай ходит, посуда дребезжит в шкафу. Иринку одну боязно отпускать на улицу. У вас тут спокойно. Бегает на улице, и я не боюсь. Уже подружкой обзавелась, соседской девочкой.
- Переезжайте жить к нам.
- Что вы! - улыбнулась она. - Я городская, с тоски помру здесь. У Максима и специальности деревенской нет.
- Научим.
- Спасибо.
"Канатом вас оттуда не вытащишь, - подумал про себя Олег Павлович. - Каждому человеку дано свое. Лихарев в городе захиреет сразу, а Максимкиной жене - никак не прожить здесь. Что ж, все правильно. Только как Максимка? Вырос в селе, приучен был к крестьянской работе, неужели не тоскует по земле?"
В сенках послышались уверенные шаги, и Максимка вырос на пороге - без кепки, с разудалой копной кудрей, в коричневом костюме и белой без галстука рубашке, веселый, свой с головы до пят. Он и не ведал, какой дорогой гость сидит в горнице.
- Ну, бабуся и мамуся, - закричал он с порога, - принимайте свою авоську да проверьте хорошенько - все ли есть! Ты, Иринка, беги ко мне, иначе не скажу, что я купил!
Иринка выдала тайну сразу:
- У нас дядя!
- Какой дядя?
- Олежка пришел, - подсказала тетя Настя.
- Олежка?! - загремел Максимка. - Да где же он, бродяга?! Подайте его сюда!